Олег Лекманов - «Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы»

С. 109 В своих воспоминаниях Маковский уверяет… – …француженка-католичка никак, конечно, читать не могла. – Подразумевается следующий фрагмент из мемуаров Маковского: “Гумилев любил книгу, и мысли его большею частью были книжные, но точными знаниями он не обладал ни в какой области, а язык знал только один – русский, да и то с запинкой (писал не без орфографических ошибок, не умел расставлять знаков препинания, приносил стихи и говорил: «а запятые расставьте сами!»). По-французски кое-как понимал, но в своих переводах французов (напр., Теофиля Готье) поражал иногда невероятными ляпсусами. Помню, принес он как-то один из своих переводов. Предпоследнюю строку в стихотворении Готье «Lа mansarde» (где сказано о старухе у окна – «devant Minet, qu’elle chapitre») он перевел: «Читала из Четьи-Минеи»… Так и было опубликовано, за что переводчика жестоко высмеял Андрей Левинсон в «Речи» (Об этой «стреле» Левинсона напомнил мне, в письме о моей характеристике Гумилева, подтверждая мое мнение о его малообразованности – Георгий Иванов)” (220, с. 200).

Этот фрагмент, в свою очередь, нуждается в прояснении.

Финальную строфу стихотворения Готье “Мансарда” Гумилев перевел так:

(111, с. 218)

В оригинале же у Готье:

(437, с. 198)

То есть (подстрочный перевод):

На забавную ошибку Гумилева первым указал Андрей Яковлевич Левинсон (1887–1933) в рецензии на гумилевский перевод “Эмалей и камей”, напечатанной в приложении к газете “День” за 1914 г., № 14 (57).

Четьи-Минеи – сборники житий святых, составленные по месяцам в соответствии с днями чествования православной церковью памяти каждого святого.

С. 109 И все же, несмотря на злосчастного chat Minet… – и переводил их, не задумываясь, очень точно. – 14 июня 1917 г. знаменитый английский прозаик Олдос Хаксли (1894–1963) писал Оттолин Моррелл: “Я встречал Гумилева, известного русского поэта (о котором я, правда, ничего раньше не слышал, – но все же!), и редактора газеты «Аполлон». С большим трудом мы беседовали по-французски: он говорит на этом языке с запинками , а я всегда начинаю заикаться и делаю чудовищные ошибки” (354, с. 346). Тем не менее Гумилев действительно перевел на русский язык три стихотворения Жозе Мария де Эредиа (José-Maria de Heredia; 1842–1905) и одно Артюра Рембо (Jean Nicolas Arthur Rimbaud; 1854–1891). Переводы Гумилева из Стефана Малларме (Stе́phane Mallarmе́; 1842–1898) не сохранились. Однако О. Гильдебрандт-Арбенина свидетельствовала в воспоминаниях о поэте: “Еще были у меня его переводы. Из Малларме, и еще какие-то. Я их показала Георгию Иванову, и он их замотал. Довольно много переводов. Он мне их просто отдал” (96, с. 464). Сравните также в мемуарах Н. Павлович, которая писала о том, что Гумилев считал себя “русским Мелларме [61] Так! – О.Л. ” (297, с. 473).

С. 109 С английским дело обстояло хуже… – но читал он довольно бегло. – В 1917 г. Гумилев писал генералу Джону Першингу: “Я бегло говорю по-французски и имею некоторые навыки английского языка” (354, с. 483). А генерал-майор М.И. Занкевич 28 декабря 1917 г. информировал генерала Н.С. Ермолова: “Прапорщик Гумилев отличный офицер, награжден двумя Георгиевскими крестами и с начала войны служит в строю. Знает английский язык” (там же, с. 487). Тем не менее с Олдосом Хаксли в том же 1917 г., как отмечает Е.Е. Степанов, Гумилев предпочитал общаться не на английском, а на французском языке (там же, с. 346).

С. 110 Немецкого языка он не знал и жалел, что не знает. – …балладу Шиллера “Der Handsсhuh” он особенно любил. – Федор Федорович Фидлер (1859–1917), когда-то учивший Гумилева немецкому языку, 17 апреля 1911 г. внес в дневник такую запись: “Гумилев был лет пятнадцать назад моим учеником в гимназии Гуревича; он посещал ее лишь до третьего класса, обратив на себя внимание всех учителей своей ленью. У меня он получал одни двойки и принадлежал к числу самых неприятных и самых неразвитых моих учеников” (355, т. 1, с. 40). 22 августа 1916 г. Гумилев обратился с ходатайством в Главное управление Военно-учебных заведений, в котором просил допустить его к держанию офицерских экзаменов и замене “экзамена по немецкому языку экзаменом по французскому языку” (354, с. 255).

Приведем также отрывок из воспоминаний Н. Чуковского о Гумилеве, резко контрастирующий с комментируемым фрагментом НБН:

“Шумно пылал огонь в большом камине. Перед камином на стопочке книг сидел Николай Степанович, поджав колени к подбородку. На нем была темная домашняя курточка, самая затрапезная, но и в ней он казался таким же торжественным и важным, как всегда <���…>. И я с удивлением увидел, что в камине пылают не дрова, а книги, – большие толстые тома. Николай Степанович сообщил нам, что он топит камин роскошным тридцатитомным изданием сочинений Шиллера на немецком языке. Действительно, издание было роскошнейшее, – в тисненных золотом переплетах, с гравюрами на меди работы Каульбаха, проложенными папиросной бумагой. Брошенный в пламя том наливался огнем, как золотой влагой, а Николай Степанович постепенно перелистывал его с помощью кочерги, чтобы ни одна страница не осталась несгоревшей.

Мне стало жаль книг, и я имел неосторожность признаться в этом. Николай Степанович отнесся к моим словам с величайшим презрением. Он объяснил, что терпеть не может Шиллера и что люди, любящие Шиллера, ничего не понимают в стихах. Существуют, сказал он, две культуры, романская и германская. Германскую культуру он ненавидит и признает только романскую. Все, что в русской культуре идет от германской, отвратительно. Он счастлив, что может истребить хоть один экземпляр Шиллера.

Мы почтительно промолчали, хотя я от всей души любил Шиллера, известного мне, правда, только по переводам Жуковского. У Николая Степановича его германофобия была пережитком шовинистических настроений 1914 года” (411, с. 29–30).

Валерию Брюсову осенью 1907 г. Гумилев писал, что “любил” поэта Сергея Михайловича Соловьева (1885–1942) “за его переводы из Шиллера” (299, с. 444). Балладу Фридриха Шиллера (Johann Christoph Friedrich von Schiller; 1759–1805) “Der Handschuh” (“Перчатка”) переводили на русский язык Жуковский и Лермонтов.

С. 110–111 Когда через год открылись “нелегальные” столовые… – В голову не приходило. – В мемуарном очерке “С балетным меценатом в Чека” Г. Иванов описывает свои посещения вместе с Гумилевым двух “конспиративных кафе”, находившихся в Петрограде не на Фурштатской улице, а на Николаевской (ныне улица Марата) и на Невском проспекте: