Виктор Топоров - О западной литературе

Как все это написано? Если в одно слово, то бездарно. Отдельный вопрос: зачем это издали? Во Франции, в Европе, в переводе на разные языки и вот теперь в России, в «Ад Маргинем». Денег надеются наварить? Но я не очень понимаю, на чем. Да и на ком… То есть четыре потенциальные группы читателей у восьмисотстраничного романа про то, как гомосексуалисты уничтожают евреев, а самих гомосексуалистов мучают и унижают их любовники (тоже палачи и садисты), имеются: это евреи, гомосексуалисты, патологические антисемиты и столь же патологические гомофобы. Но, во-первых, это группы сплошь и рядом пересекающиеся (в том числе и крест-накрест), а во-вторых, так ли уж широк их совокупный круг?

Нет, я понимаю логику интеллектуалов из «Ад Маргинем» и их собратьев и предшественников из той же Франции. Они считают, что «Благоволительницы» – это масштабное исследование самой природы зла. Но Джонатан Литтел обвел вокруг шаловливого пальчика многомудрую шатию-братию: нет тут ни исследования, ни природы, ни зла – есть чистый (а вернее, грязный) гон с элементарными подтасовками, враньем и подменами.

Генсек ЦК КПСС К. У. Черненко в свое недолгое правление потребовал почему-то, чтобы в театрах шли пьесы на международно-политические темы. Профессиональные драматурги про международную жизнь ничего не знали, да и не успели подсуетиться вовремя, – однако за дело взялись журналисты-международники, пьес до тех пор, к счастью для зрителя, не писавшие. И получаться у них начало примерно так:

– А что, Джон, не больно ли хорошо, не больно ли счастливо живет миролюбивый народ невиданными темпами строящей реальный социализм независимой Кубы? Так не послать ли нам туда, на Остров Свободы, тысячу-другую наемников, грязных насильников, сифилитиков, грабителей и убийц, чтобы они расстреляли наконец кубинскую революцию из проржавевших стволов своих смит-вессонов? А налей-ка мне, Джон, литруху виски, а то я разволновался, мерзавец я старый! Нет, лучше пусть мне нальет Джоанна, а потом, после того как я ее попользую, глядишь, и тебе там чего-нибудь обломится, ха-ха-ха!

Вот так (и только так) и написаны «Благоволительницы»: давайте зароем этих жидов в землю и сделаем вид, будто их умертвили хохлы… Не путайся с украинками, Генрих, у всех у них тут, в Крыму, сифилис под юбкой, ангина во рту, геморрой в жопе и партизан в сутенерах, а почитай-ка лучше Платона – вот он тебе на языке оригинала – и вставь, раз уж тебе невтерпеж, вставь наконец, сладкий мой, мне, своему товарищу по партии и начальнику по службе, вставь наконец своему оберштурмбанфюреру…

И все это на голубом глазу, на восьмистах страницах убористого шрифта, в прославленном издательстве интеллектуальной литературы.

Книга уже поступила в магазины Петербурга – и вот-вот книжный обозреватель одной известной радиостанции перескажет вам своими словами приведенную в начале этой рецензии аннотацию «Благоволительниц» и с деланным равнодушием (за которое его там и держат) бросит: «Читайте!» Это он вас (скорее всего, по неведению) захочет пропагандистски обуть. Рубликов так на шестьсот, на семьсот нагреть – и обуть… Поэтому я и говорю вам заранее: Джон Литтел, «Благоволительницы» – НЕ ЧИТАЙТЕ!

«Благоволительницы» Литтела, о которых у нас шла речь неделю назад, складываются в своеобразную тематико-психологическую и стилистическую дилогию еще с одним «интеллектуальным бестселлером всемирного звучания» – с романом Умберто Эко «Пражское кладбище». Роман итальянца вышел позже, но трактует события куда более ранние; по-русски обе книги выпущены одновременно, поэтому вопрос о том, в каком порядке их лучше читать, я оставляю на усмотрение читателя. Тем более что лучше их вообще не читать – ни ту ни другую.

У Райнера Марии Рильке есть потрясающее стихотворение (маленькая поэма) «Пражское кладбище»: о том, как Христос вновь приходит в мир и, никем не узнанный, склоняется над могилой знаменитого пражского раввина (создателя Голема) – склоняется и начинает донимать его вопросами теологии, телеологии и главным образом теодицеи. Мол, если Господь, Отец Мой, сущ (и единосущ), то почему все на земле так плохо?.. Роман Умберто Эко написан, однако, о другом.

Но если о другом, то тогда о чем же?..

Умберто Эко нынче восемьдесят. А восемьдесят лет – тот возраст, в котором и литературной знаменитости хочется напомнить о себе если уж не взрывом, то взвизгом. Хочется напомнить о себе битьем бокалов. Звоном хрусталя, хрустальным звоном. Хочется напомнить о себе битьем стекол, витрин и, по возможности, физиономий. Хочется напомнить о себе пресловутой Хрустальной ночью. Если уж не фактической, то хотя бы умозрительной.

И вот восьмидесятилетний антифашист нобелевский лауреат Гюнтер Грасс пишет и печатает мемуары, в которых признается в том, что был в юности нацистом и эсесовцем. Книги Грасса не расходятся уже тридцать лет, но как раз эта уходит со свистом.

И вот восьмидесятилетний нобелевский лауреат Александр Солженицын затевает двухтомное издание «Двести лет вместе» – и впервые с тех пор, как рухнул Советский Союз, становится хоть кому-то, пусть и ненадолго, со своими утомительно-надсадными писаниями интересен.

И вот восьмидесятилетний нобелевский НЕлауреат (что само по себе скандал) Умберто Эко выпускает «Пражское кладбище» – псевдоисторический роман о некоем капитане Симонини, который якобы и сочинил (а вернее, составил) всемирно знаменитую фальшивку – «Протоколы сионских мудрецов», – и после провала нескольких книг за последние годы вновь становится популярен.

Новой популярности Эко безмерно способствуют несмолкающие протесты той публики, которую в нашей стране принято называть изряднопорядочной. Начиная с главного раввина Святого города (Рима все-таки, а не Иерусалима). Но на нем не заканчивая. Далеко не заканчивая…

Что, впрочем, и неудивительно: устами Симонини (и его альтер эго) – человека, отнюдь не лишенного обаяния, – итальянский писатель излагает едва ли не все претензии, обоснованные или нет, к «международному еврейству» (формула Генри Форда), накопившиеся за две тысячи лет у юдофобов всех мастей и оттенков.

Конечно, излагая и интерпретируя антисемитские клише, буржуазный гуманист Эко исподволь высмеивает их или как минимум компрометирует – но так ли уж престарелый писатель искренен в этом вопросе?

Вспоминается древний казус в стане Александра Великого. «Порадуй нас: воспой доблесть македонских воинов!» – велел он рапсоду, и тот воспел. «А теперь позабавь нас: высмей трусость македонских воинов!» – продолжил Александр, и рапсод высмеял. Александр пришел в ярость и распорядился казнить рапсода: «Ведь и слепому видно, когда ты был искренен, а когда нет!» Правда, македонские воины все же упросили императора смилостивиться над себе на голову чересчур искусным певцом.