Роман Красильников - Танатологические мотивы в художественной литературе [Введение в литературоведческую танатологию]

В литературе декадентско-символического характера смерть как персонаж наделяется абсолютным свойством неотвратимости, что стало следствием утверждения сциентистской и рационалистической ментальности. В «Призраках» И. Тургенева она предстает «силой, которой нет сопротивления, которой все подвластно»; она разрушает мир мечты и творчества, созданный Эллис. В драме «Царь Голод» Л. Андреева Смерть включена в список действующих лиц и становится одним из главных персонажей, так описанным в авторской ремарке:

Смерть стоит совершенно неподвижно, лицом сюда, и черный силуэт ее рисуется так: маленькая, круглая головка на длинной шее, довольно широкие четырехугольные плечи; все линии прямы и сухи. Окутана Смерть сплошным черным полупрозрачным покрывалом, облегающим узко; сквозь ткань чувствуется и даже как будто видится скелет [Андреев 1990, III: 230].

Смерть выполняет средневековые функции в новых условиях: с одной стороны, она по-прежнему редко и многозначительно говорит, приходит туда, где кто-то умирает, однажды танцует; с другой стороны, теперь она действует вместе с аллегорическим образом Царя Голода, наблюдает за жизнью нового класса – рабочих, ее «рог» слышен во время бунта голодных. Смерть в пьесе писателя, много размышлявшего над танатологическими проблемами, – не просто рок, но один из главных персонажей, соответствующий безвыходному положению голодных, влияющий на их поведение (пьянство, насилие).

Танатологические наименования очень редко присваиваются персонажам неаллегорического характера. Тем не менее современный писатель Б. Акунин использует эту номинацию в детективном романе «Любовник смерти». Невероятным образом случается, что все любимые и любовники названной так женщины погибают, отчего ее и прозвали Смертью. Обычный народ начинает ее сторониться, и она оказывается в криминальном мире. Детективная история заканчивается гибелью самой Смерти и чудесным спасением ее последнего возлюбленного – Эраста Фандорина. Б. Акунин играет с танатологической номинацией в духе постмодернизма: Смерть погибает сама, чтобы главный персонаж серии продолжал жить, в том числе и в следующих романах писателя.

Другим видом танатологических персонажей, восходящим к мифологии и фольклору, являются мертвецы как действующие лица. Не случайно в русском языке слово «мертвец» по грамматическим показателям является одушевленным (совпадают его винительный и родительный падежи): это явный отголосок древних представлений о способности умершего действовать и показываться в мире живых. В архаических обществах между миром живых и миром мертвых «не ощущалось непроходимой пропасти» [Гуревич А. 1992: 13]. Ф. Арьес считает этот феномен одним из ключевых параметров ментальной модели «смерть прирученная», при которой «конец жизни никогда не совпадает с физической смертью человека», и «продолжение существования после смерти есть в сущности ожидание, протекающее в мире и покое», в раннем христианстве – ожидание воскрешения из мертвого сна, который, однако, может быть нарушен по различным причинам: «из-за собственного нечестия человека в его прошлой жизни, неловкости или коварного недоброжелательства живых или действия темных сил природы»; и тогда «мертвые не спят, а блуждают и являются живущим в виде призраков» [Арьес 1992: 497–498].

Частые враждебные действия между племенами, убийство инородцев, слабая психологическая (идеологическая) подготовка воинов привели в итоге к некрофобии , которая свойственна человечеству до сих пор, хотя приобрела и другие, например гигиенические, основания. Существует гипотеза о том, что ужас перед мертвецом – «исторически самый ранний из источников иррационального (т. е. не вызванного прямой физической угрозой) страха, рожденных культурой» [Назаретян 2002: 74]. Данная боязнь была связана также с культом предков, точнее, с риском неправильного исполнения этого культа. Хорошим считался «успокоившийся» мертвец, состояние которого зависело от правильных ритуальных действий его врага или потомка. Встреча с ожившим трупом воспринималось в основном негативно, так как являлась признаком плохого обращения с покойником, а следовательно, мести с его стороны.

Некоторые исследователи считают это представление определяющим в развитии человечества: оно породило табу на убийство, ограничило смертоносные конфликты и обеспечило сохранение генофонда [71] А. Секацкий отмечает: «Не исключено, что страх перед покойником образует первую собственно человеческую эмоциональную ауру, из которой черпает более поздняя и сложная эмоциональная дифференциация» [Секацкий 1996: 24]. . С некрофобией связывается и появление компенсаторной, духовной культуры – воображения и веры в иррациональное [Назаретян 2002: 81]. Для современного человека кажется очевидным, что образ мертвеца находится в области воображаемого и ирреального; к тому же встреча с покойником часто происходит во сне. Вероятно, рефлексия об этом «разбудила» в индивиде осознание и собственной смертности.

И все-таки нельзя утверждать, что образ мертвеца воспринимается исключительно негативно и с боязнью [72] Д. Зеленин выделяет два «разряда» умерших: «К первому разряду относятся т. н. родители, т. е. умершие от старости предки; это покойники почитаемые и уважаемые (…). Совсем иное представляет собою второй разряд покойников, т. и. мертвяки или заложные. Это – люди, умершие прежде срока своей естественной смерти, скончавшиеся, часто в молодости, скоропостижною несчастною или насильственною смертью. (…) Это покойники нечистые, недостойные уважения и обычного поминовения, а часто даже вредные и опасные» [Зеленин 1995: 39–40]. . Чувство надежды наполняет мифы о возвращении некоторых персонажей из мира мертвых в мир живых. Сизиф это делает сам, перехитрив Танатоса, Эвридика почти достигает выхода / входа благодаря Орфею. Оживление мертвеца в мифологии – обсуждаемый и иногда решаемый вопрос, символизирующий перерождение природы (Осирис) или просто-напросто смену сезона (Персефона / Прозерпина, Бальдр). Конечно, это сверхъестественное событие, доступное, как правило, только богам или героям. Однако в религиозных системах – индуизме и буддизме – воскрешение становится шансом для простого человека достичь новой ступени самосовершенствования и в итоге попасть в нирвану. В христианстве, как уже отмечалось выше, восстание всех мертвых считается последним грядущим событием мировой истории; воскрешение Христа и Лазаря не устрашает верующих, а дает им надежду на преодоление смерти. Примечательно, что данная идея заинтересовала философов и ученых, в частности Н. Федорова, который в своей «Философии общего дела», безусловно, в позитивном ключе рассматривал возможность оживления всех предков и заселения ими космического пространства, «собирания рассеянного праха» и «совокупления его в тела» [Федоров 1995,1: 409].