Роман Красильников - Танатологические мотивы в художественной литературе [Введение в литературоведческую танатологию]

Являющийся мертвец может быть и «волшебным помощником» в земных делах. Хитроумный Одиссей в поэме Гомера вызывает дух прорицателя Тиресия, чтобы спросить у него совета [Гомер, «Одиссея», XI, 90–151]. Умерших предков по презумпции защищали те земли, в которых они покоились, и тех потомков, которые их должным образом почитали. В древнерусской литературе в такой роли выступают почившие святые: первые канонизированные князья Борис и Глеб являются в «Житии Александра Невского» дозорному Пелгую перед победой в Невской битве, в «Сказании о Мамаевом побоище» – разбойнику Фоме Кацибею перед победой в Куликовской битве. Покойники как «волшебные помощники» используются и в современной массовой литературе, ориентированной на подростковую аудиторию: погибшие родители Гарри Поттера в романах Дж. К. Роулинг постоянно являются сыну, поддерживая его в трудных ситуациях; мертвые, искупая свою вину, помогают стороне добра в романе Дж. P. Р. Толкина «Возвращение короля» из трилогии «Властелин колец».

Тем не менее народные религиозные представления о восставшем мертвеце, отраженные в фольклоре, в большинстве своем несут в себе отрицательный смысл, будучи связаны с нечистой силой [73] В целом, конечно же, понятие покойника («навь») нельзя полностью отождествлять с нечистой силой, которая и «не жила» («нежить») (см. [Власова 1995: 245, 251]). В исландских поверьях отличались изначально «живые» мертвецы и те, кого «оживляли» по каким-либо причинам [Березовая Н. 2002: 230]. . Самый известный пример – воскресшая утопленница , или русалка [74] Об утопленниках и русалках в фольклоре и литературе см., например, статьи Е. Преженцевой и Т. Соромотиной [Преженцева 2001], Е. Кузьменковой [Кузьменкова 2003] . Часто живой труп встречается в «специальных» фольклорных жанрах – преданиях и быличках, где может восстать закостенелый разбойник или нечистая сила просто показывается рассказчику в виде ожившего мертвеца. Уже здесь складывается «канон» изображения этого образа. Он объект наблюдения повествователя, обычно присутствовавшего при факте воскресения в единственном числе. Определяющими для создания образа живого трупа являются ощущения рассказчика. Существенна та часть нарратива, которая призвана заставить слушателя-читателя поверить в истинность слов нарратора. Это многократное подтверждение смерти объекта, красноречивое описание его окоченевшей внешности, синевы лица. Тем внезапнее и страшнее оказывается вторая часть рассказа, в которой описывается «пробуждение» трупа, внешне вроде бы обычное и повседневное. Текстами, реализующими данный «канон», являются отрывок о есауле из предания «О Степане Разине» и былички о встречах с водяным, лешим или русалкой. Отметим подчеркивание рассказчиком неправильного исполнения культа мертвых: чтобы избежать столкновения с нечистой силой, нужно сказать верные слова или совершить верные действия, о чем персонажи обычно вначале забывают.

Одной из модификаций оживающего мертвеца можно считать призрак / привидение. Вопрос о природе восставшего покойника вообще очень сложен с точки зрения и представлений о нем, бытующих в действительности, и художественного выражения этих представлений. Если посмотреть на данный вопрос с позиций современного сциентизма, то оживающий мертвец всегда предстает ирреальным, фантастическим, иррациональным, воображаемым объектом, тем, что привиделось , то есть привидением [75] Вопрос о вере в привидения активно обсуждался в романтической среде, например, В. Жуковский посвятил этой проблеме одну из своих поздних статей (см. [Виницкий 1998]). Об эволюции образа привидения в русской литературе XIX в. см. работу И. Айзиковой [Айзикова 2006]. . В фольклорно-мифологической и художественной системе координат некоторые нюансы повествования о встрече с восставшим покойником позволяют утверждать, что он может репрезентировать себя в различных формах. Здесь танатологические персонажи разделяются в зависимости от их внешнего вида, от их телесного воплощения. Призрак «воздушен» и «прозрачен», утопленница, превратившаяся в русалку, обладает рыбьим хвостом, «собственно» оживающий мертвец часто имеет трупный облик: следы разложения, специфический запах и пр. Различаются и их действия, обусловленные пространством их обитания (замок, река, кладбище), их способностью активно влиять на мир живых, иначе – хронотопом и функциями: призрак в основном дает советы или угрожает, русалка заманивает в омут, оживающий мертвец мстит. Еще один критерий, который мешает назвать всех восставших покойников привидениями, этнокультурный: существуют различные традиции восприятия этого феномена – тот же образ призрака не столь свойственен для русской культуры, как, например, для английской или японской. У. Шекспир выводит на сцену такой персонаж, как Призрак (Тень) отца Еамлета, обозначая его и в афише трагедии: он сообщает принцу об обстоятельствах своей гибели, и таким образом завязывается внешняя интрига пьесы – месть племянника дяде за братоубийство. Произведение У. Шекспира свидетельствует также о рационализации восприятия образа привидения, отрицании языческих представлений о сосуществовании живых и мертвых. Марцелл говорит:

И дозорные, и Горацио, и сам Гамлет поначалу сомневаются в истинности видения. Лишь повторные явления Призрака и его разговор с принцем убеждают персонажей и читателя в возможной реальности происходящего. Однако Гамлет все равно проверяет слова Тени, убеждаясь в их правоте только после сцены «мышеловки».

В литературе Нового времени образ оживающего мертвеца использовался в целом ряде произведений, посвященных Дон Жуану. В пьесах «Севильский озорник, или Каменный гость» Т. де Молины, «Дон Жуан, или Каменный пир» Мольера, «Каменный гость» А. Пушкина и др. распутство или бесстрашие доводят главное действующее лицо до того, что он бросает вызов статуе убитого им мужа любовницы и погибает (проваливается в ад, поражается молнией) во время встречи с покойником. Оживающий памятник как еще одна модификация образа оживающего мертвеца выступает в этом «вековом сюжете» проводником божественной кары, хотя чем дальше, тем все больше фигура Дон Жуана вызывала у секуляризованного общества чувство сострадания.

Следующий виток интереса к образу восставшего покойника наблюдается во второй половине XVIII в., когда возникает «готический» роман, наполненный танатологическими персонажами, в том числе призраками («Замок Отранто» Г. Уолпола). М. Шелли, продолжая традиции «готического» направления, в романе «Франкенштейн, или Современный Прометей» впервые связывает оживление трупа с научными разработками: Виктор Франкенштейн возрождает жизнь в теле, собранном из частей умерших людей. Не случайно данным произведением часто обозначают рождение научной фантастики: воскрешение людей силами науки становится мечтой фантастов в XX в.