Роман Красильников - Танатологические мотивы в художественной литературе [Введение в литературоведческую танатологию]

Под влиянием «готического» романа образ восставшего покойника проникает в жанр баллады, созданный немецкими предромантиками. Наибольшее значение для развития этого образа имела баллада Г. Бюргера «Ленора», где разрабатывается мотив любви мертвеца , оказавшийся чрезвычайно привлекательным для романтиков: сочетание танатологических и эротических мотивов – один из эффектных приемов в эстетике ужасного [77] Здесь нельзя не сослаться на интереснейшую работу И. Созоновича, посвященную «Леноре» и связанным с ней фольклорным текстам. Исследователь возводит сюжет о мертвом женихе к античной легенде о Протесилае и Лаодамии [Созонович 1893: VI]. Образ мертвого жениха изучается и в статьях Ю. Шатина [Шатин 1997], Г. Козубовской [Козубовская 2001; 2005], Н. Ермаковой [Ермакова Н. 2002]. .

Эстетика ужасного в предромантизме и романтизме, по всей видимости, стала реакцией на историко-культурную ситуацию второй половины XVIII – начала XIX вв. Идеология классицизма и Просвещения, для которой были приоритетны рациональность, ясность, общественный долг, правильное воспитание, дискредитировалась событиями Великой Французской революции, наполеоновскими войнами, что привело к соответствующим ментальным преобразованиям – интересу к человеческой личности и глубинам его психологии, увлечению мистицизмом и спиритуалистическими сеансами. Осмысление национальной истории в противовес классической античности заставило искать ориентиры в прошлом своей страны, где предромантики и романтики неизбежно столкнулись с фольклором, в том числе с забытыми страшными легендами о восставших покойниках. Вот почему именно в романтизме наблюдается, пожалуй, самый высокий интерес к образу оживающего мертвеца в литературе.

«Людмила», «Светлана» В. Жуковского, «Франкенштейн, или Современный Прометей» М. Шелли, «Лафертовская маковница» A. Погорельского, «Гробовщик», «Каменный гость», «Русалка», «Пиковая дама» А. Пушкина, «Любовь мертвеца» М. Лермонтова, «Майская ночь, или Утопленница», «Страшная месть», «Вий», «Шинель» Н. Гоголя, «Насмешка мертвеца», «Привидение», «Живой мертвец» B. Одоевского, «Лигейя» Э. А. По – это лишь небольшой список романтических произведений о восставших покойниках. Стихотворения, баллады, рассказы, повести, романы, трагедии, драмы – очевидно, что жанр не был определяющим фактором для введения в текст персонажей подобного рода.

Конечно, всё это очень разные произведения, и в каждом из них образ оживающего мертвеца выполняет свою функцию. Но существование множества способствует выявлению и общих, типических черт: прежде всего нужно отметить использование тех мифологем, о которых писалось выше. Во-первых, столкновение с мертвецом обусловлено неправильным исполнением культа мертвых. Нарушение ритуальных отношений с покойниками в романтической литературе зачастую связано с мотивом игры с мертвецом. Игра с покойником неблагополучно заканчивается в «Гробовщике», «Каменном госте», «Пиковой даме» и «Медном всаднике» А. Пушкина, в «Вии» Н. Гоголя. Чуть было не приводят к трагедии необдуманные связи с нечистой силой в «Лафертовской маковнице» А. Погорельского. Старик из повести М. Лермонтова «(Штосс)» тоже может быть классифицирован как оживающий покойник, и игра с ним также не сулит ничего хорошего [78] Мотив игры со смертью оказывается не так уж чужд феномену смерти вообще. В частности, существует тесная этимологическая связь между понятиями агона и агонии [Ромашко 2006]. Понятие танатологической игры разрабатывает Ю. Семикина [Семикина 2004]. .

Во-вторых, общим местом практически для всех упомянутых произведений является тема мятущейся души. По разным причинам не могут найти покоя «женихи» Людмилы и Светланы, утопленницы-русалки, грешники и колдуны, погибшие влюбленные и др.

В-третьих, «Светлана» В. Жуковского, «Гробовщик» А. Пушкина, рассказы В. Одоевского, «Майская ночь» Н. Гоголя посвящены встрече с покойником во сне. Этот художественный прием позволяет включить описание иррационального даже в реалистическое повествование.

В-четвертых, в «Гробовщике», «Каменном госте» и «Пиковой даме» А. Пушкина, в «Страшной мести», «Вии» и «Шинели» Н. Гоголя, «Любви мертвеца» М. Лермонтова присутствует мифологема мести. Она есть следствие неподобающего отношения к мертвым, забвения, которому живые необдуманно предают покойников.

В перечисленных текстах актуализируются также относительно новые мотивы и образы, валентные репрезентации оживающего мертвеца. Прежде всего это мотив познания , отвечающий рационалистическим тенденциям Нового времени. Он явно представлен в гоголевском «Вии», его признаки обнаруживаются в пушкинском «Каменном госте».

Еще один нюанс, в меньшей степени свойственный архаическому сознанию, восходящий к шекспировскому «Гамлету», появляется в «Русалке» А. Пушкина и «Страшной мести» Н. Гоголя: здесь чувствуется пафос сострадания. Князь называет русалочку «прекрасное дитя», а Катерина, проявляя жалость, выпускает на свободу ужасного грешника-колдуна. Вместе с тем это сострадание все равно способно обернуться несчастьем: колдун убивает пана Данило, а красота утопленницы часто является лишь поводом для того, чтобы утащить на речное дно.

Некоторые покойники фантастическим образом продолжают любить после смерти. Поэмы В. Жуковского, «Русалка» А. Пушкина, «Любовь мертвеца» М. Лермонтова лишний раз подтверждают, что оживление умерших происходит в первую очередь по причине их духовной активности. Традиционным в указанных текстах остается повествование «извне» – со стороны живого персонажа. Однако в упомянутом стихотворении М. Лермонтова разрабатывается тип наррации «изнутри», позволяющий психологизировать образ живого трупа. Позже подобный эксперимент себе позволит лишь Л. Андреев в романе «Дневник Сатаны».

Наконец, фантастический образ соприкасается с мотивом социальной несправедливости. Особенно явно восставший покойник связан с земными проблемами в «Шинели» Н. Гоголя. Акакий Акакиевич только после смерти, «пахнувши могилой» на значительное лицо, забрав у чиновника генеральскую шинель, находит успокоение. Социальными отношениями обусловлена встреча Евгения с Медным Всадником (мотив оживления статуи) в одноименной поэме А. Пушкина. В социальные тона окрашена сцена разговора Чичикова с душами крестьян в поэме Н. Гоголя «Мертвые души». Ощущение их как «живых» противопоставляется имплицитной сентенции писателя об «умерших» душах помещиков.

Здесь уже можно говорить о переходе к реалистической парадигме, где применение образа оживающего мертвеца чрезвычайно редко и тщательно детерминировано психологически: как правило, встреча с ним происходит во сне или вообще ставится под сомнение. Либо писатель сознательно использует этот образ и связанные с ним мотивы как прием: Акакий Акакиевич по-другому не может протестовать, кроме как восстав из могилы; Евгений в силах возмущаться лишь перед статуей, но не перед реальными властными структурами. Тема фантастического протеста в состоянии безумия или посмертного мщения вполне вписывается в образ «маленького человека», создаваемого в данный период. Она переводит произведение из узкой реалистической парадигмы в сферу концептуального и символического, расширяя границы и творчества, и жизни.