Роман Красильников - Танатологические мотивы в художественной литературе [Введение в литературоведческую танатологию]

Наше исследование посвящено проблемам литературных текстов, поэтому нас интересуют в первую очередь второй и третий этапы в эволюции художественности и поэтики.

Переход от дорефлективного к рефлективному традиционализму наблюдается в античности и в раннем Средневековье. В героическом эпосе видны еще следы неотрефлектированного использования приемов, восходящих к мифологическим и фольклорным сказительским практикам. Синкретизм здесь проявляется в нечеткой нарративной организации, неясности фигуры автора, кумулятивности сюжетных схем, нерасчлененности эпического и лирического начала. С танатологической точки зрения, это приводит к нагромождению описаний смерти, репрезентированных через схожие формулы, совмещению авторской и персонажной фокализации и глоссализации при передаче ситуации умирания, восприятию кончины как ритуала, противопоставлению характера гибели положительных и отрицательных действующих лиц.

Рефлективный традиционализм был связан с появлением трактатов [100] И. Бройтман указывает на древнегреческие трактаты VII в. до н. э. и восточные II–IX вв. [Теория литературы 2007, II: 117]. Данная литературоведческая концепция соотносима с историческими и философскими идеями К. Ясперса, называвшего время пробуждения рефлексии человека (между 800 и 200 гг. до и. э.) «осевым» [Ясперс 1991: 32]. , направленных на осмысление и регулирование складывающейся поэтики литературы. Это переходная эпоха «от синкретизма к различению, от мифа к понятию, от дорефлексированности к рефлексии» [Теория литературы 2007, II: 120]. В рамках соответствующей ей эйдетической поэтики сохраняется ориентация на канон, но она осмысляется и переосмысляется, допускаются некоторые трансформации в сюжетной и нарративной организации, обоснованное формулирование новых правил, что приводит к утверждению первых жанровых систем. В связи с рождением личности и индивидуальности возникает авторское начало, отграниченное от персонажного; персонаж обретает собственный голос и собственный внутренний мир. Начинается разработка оригинальных характеров, выразительных средств, сюжетных коллизий.

Эйдетическая поэтика способствует закреплению танатологических мотивов в жанровых и сюжетных схемах. Эти элементы берут на себя важные, преимущественно завершительные, функции в трагедиях Софокла, Еврипида, П. Корнеля, Ж. Расина, в агиографической литературе, в рыцарском романе. Кроме того, в сферу авторского внимания попадает танатологическая рефлексия: она становится предметом изображения наряду с осмыслением судьбы человека, предназначения человеческой жизни (У. Шекспир, Дж. Донн), т. е. фактически происходит тематизация, семантизация, семиотизация смерти, становление ее как специального феномена в литературе, возникновение индивидуально-авторских танатологий.

Барокко и классицизм – первые стили европейской литературы – одновременно означают конец эпохи рефлективного традиционализма. В них ориентация на канон достигает критической точки, в итоге исчерпав себя. В условиях начавшейся секуляризации эти направления пытаются хоть как-то упорядочить мир, отсюда вытекает эстетический догматизм, свойственный в первую очередь классицизму. Барочная эстетика, возникшая в русле Контрреформации, демонстрирует ничтожество человека и хаотичность Вселенной в случае отказа от фигуры Бога [101] Подробнее о мотиве всепобеждающей смерти-триумфаторе в барочной эстетике см. [Wentzlaff-Eggebert 1975]. . Этот эффект достигается с помощью средств memento mori, macabre – изображения скелетов, черепов и гниющих трупов [102] Семантика и символика macabre до сих пор является предметом дискуссий между учеными. М. Федорова отмечает два аспекта этого феномена: «С одной стороны, мысль о том, что каждому человеку – своя смерть (…). А с другой стороны – идея о том, что смерть уравнивает все неравенства мира живых, все превращает в прах и тлен» [Федорова 1991: 31]. См. также о значении memento mori и «плясок смерти» в статье О. Новиковой [Новикова О. 1987: 53–54], диссертации М. Галлера [Galler 2007: 37–81] и т. д. , – а также через танатологическую рефлексию (Дж. Донн, Б. Паскаль). Ситуация без Бога – экзистенциальная ситуация, где становится значительно сложнее осознать и принять смерть.

Классицизм, отвечающий идеям абсолютизма, ставит на первое место государство, подчиняющее своим интересам жизнь и смерть индивида. Эта идеология находит выражение в жестком регулировании стилей и жанров. Танатологические мотивы определяются в сферу высокого (возвышенного), и это специфическая форма осмысления смерти. Ограничивается круг используемых элементов (героическая или трагическая гибель во имя долга, «священная» война), устанавливаются риторические и эстетические правила их репрезентации.

Как известно, в XVIII в. происходит «эстетическая революция», которая разрушает традиционалистскую поэтику в европейской литературе. Начинается эпоха эстетического креативизма , в русле которой открывается свободный автономный субъект, переосмысляются отношения «я» и «другого» (постулируется их двуединство, имманентность друг другу), утверждается многополюсность, многозначность мира [Поэтика 2008: 126]. Это усложнение в ментальности приводит к усложнению поэтики произведения, названной С. Бройтманом «поэтикой художественной модальности» [Теория литературы 2007, II: 221–234]. В ее рамках диверсифицируется нарративная организация повествования, формируется принцип сюжетной неопределенности, разрушается жанровая система и однородность жанровых дискурсов.

Наша работа преимущественно посвящена проблемам использования танатологических мотивов именно в поэтике художественной модальности. Мы рассматривали сосуществование в литературе Нового времени различных вариантов танатологических семантических и репрезентативных моделей, актантов и сирконстантов, сюжетных ходов, точек зрения; их участие в трансформации сюжетной структуры, темпорального порядка, в оформлении внутритекстовой модальности; их включенность в различные дискурсы. В условиях эстетического креативизма каждый из этих вариантов, каждая из этих функций предстают как возможность перед творящим субъектом и реципиентом, в особенности перед тем, кто воспринимает текст впервые.

В период сентиментализма, предромантизма и романтизма вместе с повышением внимания к внутреннему миру человека усиливается интерес к психологическим особенностям его умирания и реакции на это умирание. На первый план в произведении выходит сострадающее «я», акцентируется лирическое начало, распространяется повествование от первого лица, создающее эффект присутствия, что позволяет достичь эмпатической реакции со стороны читателя. Танатологическая рефлексия становится основой многих элегий, «кладбищенских», мемориальных и философских лирических текстов. В «готической» прозе, балладе, поэме танатологические сюжетные ситуации служат испытанием для персонажей, формируют их внутренний мир, позволяют прикоснуться к мистическим проявлениям потусторонней реальности. Здесь практически впервые наблюдается эстетизация смерти, создание ее своеобразного культа в литературе (см. [Прусова 1999]). В рамках размышлений о личности и общественном статусе поэта активно разрабатывается идея творческого бессмертия, возможности продолжения жизни человека в его произведениях.