Юрий Безелянский - Отечество. Дым. Эмиграция. Русские поэты и писатели вне России. Книга первая

– Во-первых, он не идиот, раз влюблен в меня, – резонно объясняла она. – А во-вторых, мне гораздо приятнее влюбленный в меня идиот, чем самый разумный умник, безразличный ко мне или влюбленный в другую дуру.

В Париже судьба свела ее с П. Тикстоном. Однако брак свой они не регистрировали. Последний мужчина Тэффи был тяжело болен, и писательница нежно за ним ухаживала и продолжала писать свои веселые рассказы, зорко подмечая нелепости быта и людские слабости.

А вот что вспоминала Ирина Одоевцева: «…И тогда, и после войны Тэффи была очень бедна. Последние годы долго и тяжело болела, но даже перед смертью не теряла своего удивительного дара – чувства юмора. Обращалась к своим знакомым за денежной помощью так: “Прошу в последний раз. Обещаю, что долго не задержусь на этой земле. А вы уж, пожалуйста, дайте сейчас те деньги, которые все равно потратите на цветы, когда придете ко мне на похороны”.

Из письма Тэффи Андрею Седых: «Я в последнее время совсем одурела от лекарств и работать не могу. Дилемма: погибать в полном уме от спазм или жить идиоткой с лекарствами. Я дерзновенно и радостно выбрала второе.

За весь год была два раза в гостях и до сих пор живу как в дурмане от сильного впечатления. Все едят и все кого-то ругают. Но главное, все-таки едят…»

В другом письме: «Дурею не по дням, а по часам, но чужую дурость вижу зорко, до тошноты».

«Торопитесь приехать в Париж, – призывала она Андрея Седых. – А то умру. Другую такую не найдете. Уникум. Только предупреждаю: здесь (в доме престарелых. – Прим. Ю.Б.) вас ждут страшные хари. Голубчик, не пугайтесь… Мы очень старые, облезлые, вставные зубы вываливаются, пятки выворачиваются, слова путаются, головы трясутся – у кого утвердительно, у кого отрицательно, глаза злющие и подпухшие, щеки провалились, а животы вздулись. Вот. Теперь вы знаете, какая картина вас ждет».

Седых в своих воспоминаниях признается: «Я опоздал. Приехал в Париж уже после смерти Н.А. Тэффи».

Умерла Тэффи 6 октября 1952 года в Париже, похоронена на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Незадолго до кончины Надежда Александровна Тэффи, оглядываясь на свой жизненный путь, отмечала:

«Принадлежу я к чеховской школе, а своим идеалом считаю Мопассана. Люблю я Петербург, любила очень Гумилева, хороший был поэт, и человек. Лучший период моего творчества был все же в России».

Тэффи успела отметить свой 80-летний юбилей и навсегда покинула, как она выражалась, «остров» своих «воспоминаний». О смерти, как о Хароне, она написала заранее:

Итак, серебряный корабль увез в серебряную даль одну из ярких представительниц Серебряного века – Надежду Тэффи…

Следующий представитель Серебряного века и сатирик-эмигрант – Саша Черный(1880, Одесса – 1932, Ла-Фавьер, Франция).

Саша Черный – псевдоним, а еще он – Сам по себе, Мечтатель, Лирический бродяга и другие псевдонимы. А на самом деле он – Александр Михайлович Гликберг. Еврей, разумеется. Сын провизора. Раннее детство провел в Белой Церкви, на Украине, в обстановке тяжелой нищеты. В 15 лет бежал из дома в Петербург. Из жизненных перипетий выделим женитьбу на Марии Васильевой, женщине старше его, опытной и энергичной даме. Она способствовала образованию Саши Черного и ввела его в круг петербургских писателей.

В 1906 году, опасаясь ареста за сатирические выпады против властей, Саша Черный уехал в немецкий Гейдельберг, где проучился два семестра в местном университете. Можно считать, что это была его первая эмиграция. В Германии он создал цикл лирических сатир «У немцев».

Но Саша Черный был не только восторженным лириком, но и едким сатириком. Как отметил Пильский, «в этом тихом человеке жила огненная злоба». Добавим и мнение Корнея Чуковского: «А ненавидеть он умел мастерски».

Перед отъездом из Германии, буквально перед отходом поезда, Саша Черный сочинил ядовитые строки про немцев-обывателей:

А что, в Петербурге было лучше, чем в Германии? По этому поводу Анна Ахматова однажды обронила: «Вы заметили, что с ними со всеми происходит в эмиграции? Саша Черный жил в Петербурге, хуже города на свете не было. Пошлость, мещанство, скука. Он уехал. И оказалось, что Петербург – это рай».

Россия жила в ожидании радикальных перемен. Революционное брожение в русском обществе достигло апогея. Все кипело и готово было взорваться. И – «От российской чепухи / Черепа слетают…» И это было золотое время для Саши Черного как сатирика: смута, разлад; эпоха, когда «люди разлагаются, дичают». 1908–1911 годы были звездным часом Саши Черного на страницах «Сатирикона». Как отмечал Корней Чуковский, «получив свежий номер журнала, читатель прежде всего искал в нем стихи Саши Черного. Не было такой курсистки, такого студента, такого врача, адвоката, учителя, инженера, которые не знали бы их наизусть».

Или вопрос-крик: «Считать ли мне себя холопом / Иль сыном великой страны…»

Но власть не утруждала себя ответами. Как модно выражаться сегодня, она гнала свою пургу, ей выгодную и понятную…

И что остается обычному человеку, обывателю? Картинки из ресторана: