Эмили Ван Баскирк - Проза Лидии Гинзбург

Гинзбург пишет: «Быть может, любовь и спасение любовью этой жалкой и кровно близкой жизни стоили его жестокого творчества. Этого он не знает и никогда не проверит. Любви не было, ее неоткуда было взять» (Рассказ о жалости и о жестокости // Гинзбург 2011 . С. 54).

В тексте один раз встречается слово «мать» и один раз – слово «материнство», но употреблены они, по сути, в фигуральном смысле. Тетка в сердцах восклицает: «Все материнство проклятое», Оттер полагает, что она притворяется жертвой и самоотверженной матерью («Ей нужно изображать жертву и самоотверженную мать»), чтобы половчее его мучить (Там же. С. 37, 48).

РГАЛИ. Ф. 3270. Соколова Н. В. Оп. 1. Ед. хр. 27; Соколова Н. Лидия Гинзбург, родня, знакомые: Материалы к биографии.

Запись с указанием месяца и года смерти Гинзбург (Гольденберг) Раисы (Рахили) Давидовны (1867–1942) можно найти в: Блокада, 1941–1944. Ленинград. Книга памяти. Т. 6. СПб.: Правительство Санкт-Петербурга, 1999. В Интернете доступна страница с информацией о Рахили Давидовне Гинзбург: http://visz.nlr.ru/search/lists/blkd/227_230.html, дата обращения 3 мая 2015 года. В архиве Гинзбург есть квитанция денежного перевода от 22 декабря 1942 года. Наталья Викторовна (Ата) Соколова послала Гинзбург из Чистополя, где находилась в эвакуации, 800 рублей и нижеследующее послание: «Люся, дорогой друг, узнали о смерти бабы, очень это грустно И так трудно прошли посл. месяцы ее жизни. Надеемся, что ты здорова. Написала бы хоть пару слов о себе. Мама шлет привет Ата» (ОР РНБ. Ф. 1377). Содержание «Рассказа о жалости и о жестокости» наводит на мысль, что в конце лета тетка была еще жива, а дата ее смерти в рассказе нигде не указана.

В архиве есть переписка Лидии Гинзбург с братом Виктором Типотом о деньгах, предназначавшихся для Раисы Гинзбург. См., например: РГАЛИ. Ф. 2897. Оп. 1. Ед. хр. 88. Л. 3 (1936) и Ф. 3270. Оп. 1. Ед. хр. 82. Л. 1.

Соколова Н. В. Лидия Гинзбург, родня, знакомые. С. 6. Как я упомянула во введении, Соколова пересказывает шутку о кардинальном несходстве их характеров: «Один из Люсиных друзей сказал про Раису Давидовну и Люсю: Курица высидела орлиное яйцо» (Там же). В одной из записей Гинзбург, опубликованных после ее смерти, содержится остроумное замечание о легком характере ее матери: «Харджиев говорил мне: „У вашей матери такой легкий характер, что с ней, должно быть, очень тяжело жить вместе“» ( Гинзбург 2002 . С. 395).

В июне 1941 года Наталья Викторовна Соколова приехала в Чистополь с полуторагодовалым сыном, больным дизентерией, и беременная вторым ребенком. В Чистополе появился на свет ее второй сын, Павел Павлович Соколов, сын от второго мужа Павла Илларионовича Соколова, который, по поступившим тогда сообщениям, погиб на фронте. Первым мужем Соколовой (по многим свидетельствам, они состояли в «гражданском браке») был Константин Симонов; с ним она разошлась, по-видимому, в 1938 году (когда он женился на Евгении Ласкиной). «Я уехала из Москвы в Татарию с самым первым эшелоном от Союза писателей и Литфонда (6 июля 1941 года), беременная с полуторагодовалым сыном» (Письмо Натальи Соколовой Марии Белкиной // Громова Н. Ноев ковчег писателей. М.: Corpus, 2019).

Среди других деталей «Рассказа…», совпадающих с биографией родственников Гинзбург, – характеристика, которая дана одной из сестер Раисы. По словам Соколовой, сестра Раисы Люба, выжившая в годы войны, никогда не была физически привлекательной и не выходила замуж. В «Рассказе…» тетка чувствует превосходство над сестрой, которую так и не удалось выдать замуж. Уверенность тетки, что она всем пожертвовала ради племянников, созвучна спору Лидии Гинзбург с матерью, реплики из которого цитирует Соколова. И наконец, то, что Соколова описывает Марка Гинзбурга как человека мягкого и кроткого, совпадает с описанием старика в «Заблуждении воли» и «Рассказе…» как «человека слабого напора».

Биографическая информация о смерти дяди/отчима Гинзбург в Детском Селе взята из одной из «автобиографий» Лидии Гинзбург, которые писались для представления в официальные органы и сохранились в архиве ( Гинзбург 2011 . С. 503).

РГАЛИ. Ф. 3270. Соколова Н. В. Оп. 1. Ед. хр. 27. Л. 23–25.

В черновиках, связанных с «Заметками о прозе», примерно в 1934 году Гинзбург написала: «Выдуманные люди и ситуации ‹…› внушают мне некоторое отвращение» (ОР РНБ. Ф. 1377).

Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. Т. 10. С. 238.

См.: Гинзбург 1991 . С. 212–216.

Гинзбург Л. «Былое и думы» Герценa. С. 305.

Гинзбург 2011 . С. 17; Герцен А. И. Былое и думы. С. 238. Вот еще несколько примеров сходства этих текстов. Номера страниц отсылают к двум вышеуказанным изданиям.

Герцен: «Эта жизнь была все мое достояние…» (123).

Гинзбург: «Ему испортили ее жизнь – его удачное произведение…» (32).

Герцен (после смерти Натали): «Дома у меня больше не было. С отъездом детей последняя печать семейной жизни отлетела – все приняло холостой вид» (303).

Оттер у Гинзбург (после смерти тетки): «С этой смертью он потерял последний остаток молодости. Он потерял постоянную основу быта, тягот<���ившую> его, раздражавшую его, но твердую пребывающую частицу семейственности, которая переживала любовные связи и разрывы и сохраняла за бытом форму». «Да, он потерял остатки молодости и остатки человечности, быт и дом» (20).

Одна из деталей «Былого и дум» – Герцен пытается напоить умирающую Натали апельсиновым соком (Гинзбург цитирует это место в 1957, с. 309) – имеет определенное сходство с одной из сцен «Заблуждения воли» Гинзбург. Гинзбург 2002 . С. 602.

Гинзбург Л. «Былое и думы» Герценa. С. 308.

Гинзбург 2011 . С. 46.

Там же. С. 47.

Там же. С. 35.

Герцен А. И. Былое и думы. С. 274. Цитируется в: Гинзбург Л. О психологической прозе. С. 217.

Герцен А. И. Былое и думы. С. 911.

Гинзбург 1977 . С. 267.

Гинзбург Л. День Оттера // Гинзбург 2011 . С. 212.

Когда в 1962 году Гинзбург возобновила работу над блокадными рукописями, она написала начерно преамбулу, где содержались упоминания о Толстом и Солженицыне: «За ту четверть века, что черновики / черновые варианты / заготовки этого дня [варианты Гинзбург] лежали в моем письменном столе, – появился у него непосредственный предшественник – „Один день Ивана Денисовича“. Произведение это как произведение я принять не могу; не могу принять всю эту неправдоподобную, гримасничающую, противную разуму несобственно прямую речь, которой все это написано. Но знаю, что произведение это большое по своему социальному смыслу, очень важное своей подробностью, замедленностью. Между каторжным кольцом и кольцом блокады есть аналогии, конечно. Впрочем, у меня все-таки о другом» ( Гинзбург 2011 . С. 451).