Эмили Ван Баскирк - Проза Лидии Гинзбург

В 1930‐е годы Гинзбург работала над серией повествований, планируя сочетать и объединить их в своем квазидневнике-квазиромане «Дом и мир», в центр которого предполагалось поставить изображения «неиндивидуалистического» человека [727]. Под заглавием «О современном романе» она записала мысль, что «высочайшее достижение психологической литературы 19 в. – характер; изображение судьбы человека как неповторимой». Но теперь этот подход, как она уверяла, устарел, поскольку это «связано со всей индивидуалистически гуманистической концепцией человека, и сейчас неприменимо». В современном подходе следовало делать упор на тех общих структурах и элементах, которые сочетаются и пересекаются, складываясь в личность. Именно эти структуры, на которые воздействует давление общества, порождают поведение. В произведениях Пруста «у основных героев нет характеров в толстовском смысле, т. е. индивидуально и независимо им принадлежащих свойств, им как психически единственному и неповторимому явлению» [728]. Хотя Толстой, как и Пруст, обнажил социально-историческую обусловленность своих персонажей, Гинзбург в большей степени брала пример с Пруста, лишая своих персонажей всех свойств, которые могли бы маркировать их как уникальных людей; таким образом она старалась акцентировать в них то, что было типичным в социальном плане и всеобщим в психологическом плане.

Дистанцируясь от индивидуалистической философии романа XIX века, Гинзбург – как и Пруст – выбирает квазиавтобиографический жанр. Но она ставит перед собой другие приоритеты: «Я хочу разложить человека, его поведение, вещи, окружающие человека, на рационально познаваемые элементы. Факторы научного мышления. ‹…› У Пруста – другое. Для него самое важное, что мир в сознании. Для меня – что мир в познавательных категориях» [729]. Хотя на деле единственным предметом описания у Гинзбург остается сознание, ее желание запечатлеть «мир в познавательных категориях» указывает, что она переключается с внутреннего, субъективного мира героя на анализ структуры личности других людей, сформированной социальными факторами.

Возможно, черновики Гинзбург более систематичны, чем то окончательное прозаическое произведение, которое она задумала (но так и не завершила). Приметы этого можно найти в завершенных повествованиях, таких как «Возвращение домой», где мысли, воспоминания и впечатления героя (Оттера, Игрека, Эна или «я») изображены в отчасти личной манере, не отчуждающей и не схематичной. В «Возвращении домой» заметно сильное влияние прустовского романа: свобода от сюжета и характера, упор на репрезентацию процесса мышления, использование диалогов в качестве иллюстраций, а также стиль, для которого характерно смешение научных обобщений с витиеватыми, на грани поэтичности описаниями пейзажей. Рассказчик Гинзбург отличается от прустовского тем, что выражает эмоции более сдержанно и практикует более научный подход к препарированию впечатлений – как его собственных, так и впечатлений иллюстративного персонажа (Игрека).

Составленные Гинзбург планы «Дома и мира» четко свидетельствуют об этом «научном подходе», входившем в замысел автора. В одном из них она следующим образом разъясняет свой метод: «Человек анализируется в своих проявлениях, доступных внешнему наблюдению и обобщающему разуму. Основные элементы – аналитическое рассуждение и запись человеческой речи, сопровождаемая аналитическим комментарием» [730]. И действительно, персонажи описаний характеров (имевшие реальных прототипов – людей из окружения Гинзбург) и диалогов анализируются на материале их внешних проявлений, прежде всего их речи. Единственное исключение – автобиографический герой, Оттер, чьи мысли и чувства, описываемые в третьем лице, сопутствуют диалогам.

В самых пространных из уцелевших отрывков «Дома и мира» рассматриваются любовь и быт: две из пяти «категорий» бытия, постулируемых Гинзбург (остальные – профессия, творчество и самосознание) [731]. Отношения, поставленные в центр текста, подобны более раннему анализу «второй любви» в «Стадиях любви». Здесь персонажей зовут не «А.» и «Б.» (как в «Стадиях любви»), а Оттер и Ляля; Ляля – первая героиня текстов Гинзбург о любви, у которой есть личное имя. Основная – узнаваемо автобиографическая – черта характера Оттера состоит в том, что это «человек, воспринимающий мир в слове». Кроме того, Оттер – литератор: писатель и ученый, наделенный даром психологического анализа.

Сюжет Гинзбург наводит мосты между интересом Герцена к «творческому действию» (или одействотворению посредством «акта исторического и социального») [732]и тем, как Хемингуэй исследовал чувство опустошенности, которое испытывает субъект ХХ века. В «Доме и мире» рассказывается о «борьбе людей с пустотой и в пустоте за свою реализацию», где любовь – лишь частный случай всеобщей «борьбы» за самореализацию (а не просто романтических «поисков» самореализации). В другом месте Гинзбург определяет самореализацию как максимум достижимого для данного конкретного человека, наилучшее применение талантов и способностей человека, которое только возможно в реальной среде с ее неизбежными препятствиями, применение, часто сопровождаемое ощущением, что ценность человека подтверждается на социальном уровне (но, возможно, вселяет осознанную или бессознательную досаду на то, чего человек достичь не может) [733]. Оттер у Гинзбург – точно так же, как герой Пруста, – способен обрести удовлетворенность и прогнать пустоту путем трезвого самоосмысления, которое может пролить свет на любую сферу общественной или частной жизни, а наилучшую отдушину находит, пожалуй, в писательстве. В сфере романтических отношений Оттер нуждается в ощущении, что любимая питает к нему неиссякающую любовь, – оно требуется, чтобы подтвердить реальность отношений. Таково единственное подтверждение, которого ему достаточно, чтобы преодолеть комплекс «импотенции»: в аудитории он не нуждается.

Поскольку в типологии Гинзбург Оттер – «интеллектуальный человек», Гинзбург решила, что его психология в эротической сфере не предопределена внешними обстоятельствами, в которых существует его любовь. У Ляли свой, другой комплекс сексуальной неполноценности. Она боится прослыть «женщиной, которую не захотели взять», и поэтому ей нужны публично признанные отношения с любимым человеком. Поскольку она еще никогда не вступала в открытые связи с мужчинами и не уверена в своей привлекательности, у нее есть психологическая потребность в том, чтобы избавиться от репутации девственницы – от положения, в котором сочетаются черты инфантильности и старости (иначе говоря, ей не хочется слыть стереотипной «старой девой», предметом злоязычных толков). Однако во всем этом Ляля не может сознаться, не испытав чувства сексуального унижения. Таким образом, лишь аналитическое исследование Гинзбург выявляет ложь в объяснениях Ляли, что она хочет выйти замуж ради «социального положения» и стабильного материального положения. Как видно по авторскому комментарию, Гинзбург считает поведение Ляли старомодным: «в наших бытовых условиях подобные вещи для женщин лишь отчасти зависят от брака и могут создаваться или разрушаться независимо».