Людмила Егорова - История филологии

Понимание искусства у Гегеля соответствует его концепции абсолют- ного духа как первоначала человеческого бытия. Даже прекрасное в при- роде, по его мнению, есть только рефлекс красоты, принадлежащей к духу. Дух проходит ряд ступеней в своём проявлении, и искусство является од- ной из таких ступеней. С этим связана последовательная смена типов ис- кусства, в форме которых дух как художественное начало обретает созна- ние самого себя.

«В произведения искусства, — говорил Гегель, — народы вложили свои самые содержательные внутренние созерцания и представления, искусство часто служит ключом, а у некоторых народов единственным ключом для понимания их мудрости и религии». Такое назначение искусства Гегель рассматривает наравне с религией и философией, однако своеобразие его заключается в том, что даже самые возвышенные предметы оно воплощает в чувственной форме, делая их ближе к природе и характеру ее проявле- ния, к ощущениям и чувствованиям.

Вкладом Гегеля в развитие эстетики и, следовательно, литературове- дения справедливо считаются его «Лекции по эстетике», прочитанные им в 1817, 1819, 1820–1821 годах.

Продолжая традиции, Гегель разрабатывает основные категории эсте- тики. «Содержанием эстетики, — говорит он, — является идея, а его фор- мой — чувственное образное воплощение. Задачей искусства является опо- средование этих двух сторон, соединение их в своеобразное примиренное целое. А для этого нужно, чтобы содержание, которое должно сделаться предметом художественного изображения, обладало бы в самом себе (то есть в самой своей сущности) способностью стать предметом художе- ственного изображения. Иначе получится разрыв между формой и содер- жанием». Так, хорошо известный читателям принцип единства содержания и формы, как видим, был открыт и глубоко разработан Гегелем.

Немецкий философ подробно останавливается на идее прекрасного в искусстве, которая трактуется им как идеал. Идеалом она становится, ко- гда идея получает соответствующую своему понятию форму. Гегель обра- щает внимание на соответствие друг другу и единство обеих сторон — идеи и ее образа. «Достигнутая искусством высота <���…> зависит от той ступени внутреннего единства, в какой художнику удалось слить друг с другом идею и ее образ. Содержание искусства не должно быть абстрактным в са- мом себе. И не только потому, что оно должно быть чувственным и потому конкретным, в противоположность всему мыслимому, являющемуся внут- ри себя абстрактным. Чувственная форма и образ должны быть индивиду- альными, в себе совершенно конкретными и единственными».

Неудовлетворительность формы, по мысли Гегеля, может проистекать также и из неудовлетворительности содержания. Чем превосходнее стано- вятся художественные произведения, тем более глубокими и внутренне ис- тинными являются их содержание и мысль. Истинность искусства, следо- вательно, не должна быть голой правильностью, чем ограничивается так называемое подражание природе. Эту мысль о возможной неудовлетвори- тельности содержания Гегель подтверждал ссылкой на древнее искусство китайцев, индусов, египтян. (Видимо, от этой мысли Гегеля отталкивался Маркс, когда писал об увлечении европейцев древнегреческим искусством, как наиболее им близким).

Следующий вопрос, который ставит Гегель: достойно ли художе- ственное творчество научного анализа? Искусством можно пользоваться для забавы и развлечения, или им можно украсить обстановку, в которой живет человек? В этом случае оно не свободно, а имеет служебное назна- чение. Но когда оно восходит к истине, в сфере которой становится неза- висимым, тогда оно наполняется только своими собственными целями, и лишь тогда художественное творчество становится подлинным искус- ством. Это суждение и сейчас является для нас справедливым. Мы говорим о самодостаточности искусства, ценим произведение не за конкретную по-знавательную ценность (хотя, конечно, она имеет место), не за отражение в нем исторических фактов или лиц, а прежде всего за то, что оно является воплощением искусства слова.

Мыслитель разграничил прекрасное в природе и в искусстве, подчёр- кивая, что художественное прекрасное выше природы, потому что оно рождено «на почве духа» и потому что «во всякой фантазии присутствует все же нечто духовное, присутствует свобода». А солнце, например, как явление природы, — развивал он свою мысль далее, — является «необходи- мым моментом, оно не свободно внутри себя и лишено самосознания». Ге- гель считает, что только дух представляет собой истинное как всеобъем- лющее начало, и все прекрасное лишь постольку является истинно пре- красным, поскольку оно причастно высшему и рождено им. «Прекрасное в природе есть только рефлекс красоты, принадлежащей к духу. Здесь перед нами несовершенный, неполный тип красоты и с точки зрения его суб- станции он сам содержится в духе». (Как не вспомнить Горького: «Нет красоты в пустыне — красота в душе араба».) Но надо сказать, что и в ХХ веке в эстетике велся яростный спор между «общественниками» и «природниками» о том, есть ли красота в самой природе. Стоит задумать- ся, как знание позиции Гегеля может скорректировать этот спор.

В отличие от красоты природы, которая может в определённых случа- ях оставаться никому неизвестной, произведение искусства (если, конечно, оно не было уничтожено — Л.Е.) является по существу своему вопросом, обращением к откликающемуся на него сердцу, воззванием к душам и умам во все времена.

Искусство, по Гегелю, освобождает изображаемое явление от всего наносного, случайного, не характерного «посредством очищения». Фило- соф называет это «лестью искусства подобно тому, как говорят о портре- тистах, что они льстят своему оригиналу». (Вспомним, как Пушкин сказал о своем портрете кисти известного художника: «Но это зеркало мне льстит».) Замечу, что даже ничего не добавляя к натуре, можно мыслен- ным взором выхватить из окружающего мира такие картины, о которых можно сказать — это образ! На этом построено искусство художественной фотографии.

Важно, по Гегелю, различать сущность эпоса и сущность лирики. Эпос «доставляет свой предмет нашему созерцающему представлению как живое явление либо в его субстанциальной всеобщности, либо в скульп- турном и живописном виде, то, по крайней мере, на высотах этого искус- ства, представляющий и чувствующий субъект исчезает в своей поэтиче- ской деятельности перед лицом объективности всего того, что он извлек из себя». В мире же лирики «от объективности предмета дух нисходит внутрь самого себя, созерцает собственное сознание и удовлетворяет потребность в том, чтобы вместо внешней реальности вещи представить её присутствие и действительность в субъективной душе, в опыте сердца и в рефлексии представления, а тем самым представить содержание и деятельность самой внутренней жизни».