Умберто Эко - Роль читателя. Исследования по семиотике текста [litres]

Это происходит по многим – и теоретическим, и практическим – причинам. Никакой нарративный (воображаемый) мир не может быть полностью независим от мира реального, потому что [как уже сказано] не может сам создать ex nihilo цельный и завершенный универсум, наполнив его индивидами и свойствами. Как мы видели, тексту достаточно высказать утверждение, что существует некий (воображаемый) индивид по имени Рауль; определив его как мужчину, текст тем самым отсылает читателя ко всему комплексу свойств, который приписывается мужчине в мире референции. Мир воображаемый, мир возможный в большой степени совпадает с миром «реальным», с миром читательской энциклопедии. И это совпадение необходимо, неизбежно не только по причинам практическим (ради экономии текстовых средств), но и по более глубоким теоретическим причинам.

Как уже сказано, невозможно сконструировать цельный и завершенный альтернативный мир. Но столь же невозможно описать наш «реальный» мир как цельный и завершенный.

Даже с сугубо формальной точки зрения трудно дать исчерпывающее описание некоего «состояния дел», некоего «универсума» (если только мы не постулируем множество «пустых» миров). Более продуктивно частичное описание, уменьшенная, модельная схема такого возможного мира, который есть часть нашего «реального» мира (см.: Hintikka, 1973, 1).

К подобному же выводу приводит и семиотический подход. В Теории (разделы 2.12 и 2.13) я попытался показать, что Глобальный Семантический Универсум или Глобальная Энциклопедия никогда не могут быть описаны исчерпывающе, потому что они представляют собой систему взаимоотношений, находящуюся в постоянном развитии и по сути своей внутренне противоречивую. Иными словами, мы не можем дать полного и исчерпывающего описания даже нашего «реального» мира; Глобальный Семантический Универсум (alias Глобальная Энциклопедия) – это всего лишь регулятивная, умонаправляющая гипотеза (a mere regulative hypothesis, una pura ipotesi regolativa).

Тем более понятно и оправданно то, что возможные миры, и, в частности, миры нарративные, заимствуют индивиды и их свойства, у «реального» мира референции.

В рамках конструктивистского подхода к возможным мирам даже так называемый «действительный» или «реальный» мир референции следует считать одним из возможных миров, т. е. конструктом культуры.

Когда, читая сказку о Красной Шапочке, мы воспринимаем как «нереальное» свойство героини оставаться живой после того, как ее проглотил волк, то это происходит потому, что мы осознаем (хотя бы на уровне интуиции), что подобное свойство противоречит второму закону термодинамики. Но второй закон термодинамики – это часть нашей системы понятий, нашей семантической энциклопедии. Стоит поменять энциклопедию – и наше восприятие будет иным.

Когда античный или средневековый читатель читал библейское повествование об Ионе, которого проглотила рыба и который через три дня вылез из ее брюха цел и невредим, то такой читатель не видел в данном факте ничего противоречившего его энциклопедии (т. е. различным «Specula Mundi» [478], основанным в конечном счете на той же Библии). Причины, по которым мы считаем нашу энциклопедию лучшей, более заслуживающей доверия, чем энциклопедия того читателя, – внесемиотичны и внелогичны (например, мы считаем, что приверженность нашей энциклопедии способствует увеличению средней продолжительности жизни и строительству атомных электростанций). Так или иначе, мы можем сказать, что история Ионы и сказка про Красную Шапочку (как нарративы, повествования) частично пересекаются с соответствующими им (their own) мирами референции [479].

Вышеприведенные рассуждения не имеют своей целью идеалистически обесценить «реальный» мир, утверждая, что реальность – это всего лишь конструкт культуры (хотя несомненно, что наши способы описания реальности – это именно конструкты культуры). Цель их другая: получить конкретный результат в рамках данных теоретических рассуждений (о сотрудничестве-сотворчестве читателя с текстом).

Если, как было сказано выше, разные возможные текстовые миры частично совпадают с миром «реальным», а текстовые миры суть вообще конструкты культуры, то как мы можем сопоставлять и сравнивать конструкт культуры с чем-то инородным, таковым конструктом не являющимся? Очевидно, что мы должны сделать однородным то, что собираемся сравнивать. Поэтому методологически необходимо рассматривать и «реальный» мир, мир референции, как конструкт культуры.

Возможный мир (как уже сказано в разделе 8.4.2) – это часть понятийной системы того или иного субъекта, обусловленная имеющимися у него понятийными схемами. Согласно Я. Хинтикке возможные миры делятся на те, что соответствуют нашим пропозициональным установкам, и на те, что им не соответствуют (Hintikka, 1969a). В этом смысле наша приверженность тому или иному возможному миру, по словам Хинтикки, есть факт не столько онтологический, сколько «идеологический».

Я полагаю, что в данном случае под «идеологическим» следует понимать «нечто, обусловленное своей энциклопедией». Как говорит Хинтикка, если а верит, что р, это означает, что р имеет место во всех возможных мирах, совместимых с мнениями a (with a’s beliefs, con le credenze di а ). Конкретные мнения а могут иметь весьма тривиальный характер и относиться к событиям его частной жизни, но все равно они – часть общей системы мнений а, образующих его энциклопедию (так, например, а верит, что некая реально существующая собака – кусачая, потому что он также верит в истинность высказывания, что собаки – это такие животные, которые могут кусать людей). Если а верит, что Иона мог быть проглочен китом без каких-либо последствий для его (Ионы) здоровья, то это происходит потому, что энциклопедия а принимает данный факт как возможный (если а полагает, что противник может съесть его ладью своим конем, то только потому, что структура шахматной доски и правила игры в шахматы делают такой ход возможным). Если бы а жил в Средние века, он мог бы сказать, что никакое событие в «реальном» мире его опыта не вступило в противоречие с этой энциклопедической информацией о привычках китов. Средневековый а мог бы поверить и в существование единорогов: его энциклопедия могла бы так настроить его восприятие, что в определенное время суток, при определенных атмосферных и психологических условиях он легко мог бы принять за единорога какого-нибудь оленя.

Таким образом, мир референции а – это энциклопедический конструкт. Данное утверждение звучит довольно-таки по-кантиански, и я этого не отрицаю. Так же думает и Я. Хинтикка: по его словам, нет такой Ding an sich [480], которую можно было бы описать или даже просто идентифицировать вне рамок некой понятийной структуры (Hintikka, 1969a).