Костя Ровинский - Маленький блог о большой #парадигме

Не капитализм тогда в железный занавес с той стороны стучался, а новое время – эпоха информации. Мало кто на самом Западе понимал ее истинную жестокую природу, начавшую уже изводить классических промышленных капиталистов. А за железным занавесом томились миллионов 300 новых жертв – людей, не полностью заразившихся еще консьюмеризмом и понятия не имевших о новых методах распространения этого вируса – электронных технологиях коммуникации.

Социализм был обречен. Что он мог противопоставить вирусу консьюмеризма? Случись это на 20—30 лет раньше, тогда другое дело. В добрежневские времена жила еще высокая идея космизма в головах советской молодежи. Голубые сады на Марсе, покорение дальнего космоса, выход в ноосферу и изменение законов термодинамики. Это был мощный иммунный барьер против вульгарного мещанства, консьюмеризм бы не прошел.

Но совковая геронтократия продала свою рвущуюся ввысь молодежь за колбасу уже концу 1960-х, принявшись выращивать собственного ущербного консьюмера. Не хотели понимать кремлевские старцы, что рано или поздно развалится государство, в котором царствовал люмпен-потребитель, чье микроскопическое право частной собственности – причина массового когнитивного диссонанса. Ведь что получал советский рабочий в награду за ударный труд от социалистической системы? Доску почета, вымпел и грамоту. А чего хотел? Сады на Марсе? Нет, хотел уже советский человек жить красиво, как изображалось в контрабандных каталогах «Quelle».

И стала расти натуральная «человеческая жаба» в груди советского «недопотребителя», душить его некогда высокие порывы. Ее бы лечить какой-нибудь духовной или интеллектуальной идеей, да не было в то время никаких идей, кроме заплесневелого марксизма.

А что такое человеческая жаба с натуральной точки зрения? «Имей и желай иметь большего» – так у нас нейронные связи в подкорке настроены вследствие определенных эволюционных процессов. Тысячи лет наш убогий предок бегал от хищного зверья и питался падалью. И поодиночке давно бы передох, но как-то додумался сбиться в стаю, где отдельным шибко дерзким особям порой приходилось жертвовать собой ради общего выживания. Так с течением времени в неокортексе закрепились модели героического поведения.

Некоторые могут возразить, что такое поведение не может быть следствием стремления к личному обогащению, что это, скорее, предпосылка коммунизма с общими женами, пищей, имуществом и никакой частной собственности. Поверхностный взгляд, как всегда, является ошибочным. Дело в том, что наш первобытный предок не на доску почета рассчитывал, когда храбро отгонял саблезубых тигров от стойбища. Он понимал, что помимо хвалы от старейшин и восхищения от молодняка будет иметь законное право на получение личной материальной награды потребительского толка: особо грудастой жены, куска мяса пожирней, шкуры ценной, оружия и так далее. Подобная многовековая практика закрепила в мозгу связь между тем, что можно поиметь, ни с кем не делясь, и неким поведенческим паттерном, для этого необходимым.

А идеология социалистической обобществленной собственности связь эту пыталась разрушить. Возможно, и получилось бы со временем, но вот беда – времени-то уже и не было. Того времени, которое еще не деньги. Другое время пришло, и мало того, что старые «натуральные» паттерны вернуло, так еще и в разы усилило. Именно новое сверхобогащенное информацией время на пару со старой верной жабой внедрило в непривыкшие к глубокой саморефлексии совковые мозги вирус консьюмеризма. Пропала для советского человека надобность искусственно перенапрягать личную мотивацию, сжимая в руках почетную грамоту за ударный труд. Вообще думать теперь особо не требовалось – в сознании закрепился отчетливый образ обильного прилавка. Ушел совок – пришел потребитель. Изголодавшееся по богатым каталожным перечням советское сознание ринулось к потреблению любой ценой, как к символу новой, более справедливой жизни. Естественно, такая гиперкомпенсация только и могла выволочь на свет то уродство, что мы называем сегодня «лихими девяностыми».

Однако вот что интересно: даже в странах развитого консьюмеризма «жаба человеческая» до сих пор воспринимается в негативном ключе. Не учат ей в детсадах и школах, не преподают основы «жабизма» в университетах и колледжах. Неужто атавизмы старорежимного пуританского капитализма еще имеют на Западе силу?

На данный вопрос стоит взглянуть под статистическим углом. Кого считают сегодня самыми щедрыми филантропами? Как ни странно, именно самые жадные индивидуумы жертвуют на благотворительность больше и охотнее всех. Банкиры, миллионеры, разные знаменитости, короче говоря, те, кому деньги на воздух бросать душа не болит. Что-то не припоминается случая, чтоб кто-нибудь свой первый серьезный капитал пожертвовал нуждающимся. Получается логическое противоречие: вся теперешняя западная цивилизация зиждется на потребителе, на том, кто «жабу» свою холит и пестует. Но на ней, на жадности человеческой натуральной все еще остается печать греха. Пора бы обелить очевидную благодетель текущего момента.

Здесь важно уйти от подмены дискурса и не впадать в позитивные эвфемизмы типа «желать большего» или «стремиться к материальному благополучию», что только еще больше запутает дело. Говорить следует утилитарным языком и вещи называть своими именами: жадность – она жадность и есть. Точка.

Жадные индивиды, то есть самые правильные потребители, не должны краснеть, когда приходится на публике демонстрировать свою главную черту. Почему это только сексуальным меньшинствам можно везде о себе кричать и устраивать парады, а жадным следует помалкивать? Никакие симулякры толерантности недопустимы в обществе продвинутого консьюмеризма. Всякий негатив по отношению к жадинам должен быть заклеймен как дремучий обскурантизм и мизерабельная нетерпимость.

Те же, кто по-прежнему «жабу человеческую» осуждает и не любит, попросту не понимают, что именно она и толкает общественный прогресс вперед. Прогресс как движение от меньшего к большему всегда стоял на принципе изначального дефицита. Это есть ни что иное, как конфликт между тем, что имеется по факту, и тем, что можно было бы поиметь сверх того. То есть конфликт и есть прогресс и вектор нашего общественного развития.

Конфликт сам по себе может объяснить, как в этом мире все устроено. В данном случае он настолько контекстуально релевантен, что в его природу следует вникнуть поглубже.

В конфликте нелегко узнать главный системообразующий элемент любого мало-мальски организованного человеческого социума. Одни считают, что все в обществе держится на языке, другие – на мышлении. Не понимают и те и другие, что говорят об одном и том же. Однако в нашем случае следует спуститься на более фундаментальный уровень, поскольку язык с мышлением относятся только к людям и потребителям. А если в расчет принимать всю природу вокруг, всю манифестированную субстанцию, то нет лучше символа на свете, чем китайский Инь-Ян: белое против черного, но при этом и оба же друг в друге. Синергия, но и диалектика. Отчего все так, а не иначе?