Михаэль фон Альбрехт - Мастера римской прозы. От Катона до Апулея. Истолкования

Теперь об асимметрии. В нашем тексте эти черты на самом деле особенно бросаются в глаза, и, возможно, было бы вполне оправданно остановиться на них более подробно, чем на симметрии324. Можно сделать в этом отношении целый ряд поучительных наблюдений во втором предложении. Для начала — уже примыкание к предыдущему предложению неожиданно, оно даже дезориентирует. До сих пор мы имели дело с рядом инфинитивов, которые все зависели от сказуемого subegit. Затем идут еще два инфинитива, которые неожиданно оказываются самостоятельными. В сочетании с уменьшением объема это вызывает ускорение ритма. Саллюстий со своим утонченным искусством видимым образом продолжает ряд инфинитивов, но в духе «энгармонической замены»325 придает тому же самому средству новую функцию. Возникает переход, вынуждающий читателя перестроиться внутри, — именно этого и добивается Саллюстий, прерывая равномерность.

Дальше тоже немало неожиданностей. Паралеллизм между

primo paulatim crescere, изначально росли постепенно interdum vindicari, подчас подвергались наказанию не содержит в себе противопоставления326; антитеза сдвигается и появляется только в гораздо более длинном заключительном предложении: post ubi contagio quasi pestilentia invasit, civitas inmutata, imperium ex iustissumo atque optumo crudele intolerandumque factum, потом, когда зараза вторглась как чума, гражданская община изменилась, и правление из в высшей степени справедливого и прекрасного превратилось в жестокое и невыносимое. В этом финальном предложении Саллюстий не прибегает к конструкции начального предложения — историческому инфинитиву, но, снова разрывая мысль эллиптическими пассивами, продолжает: inmutata, factum. Здесь, в малом, тоже заметно стремление к чередованию; два суперлатива (iustissumo atque optumo)317 сопровождаются двумя положительными степенями, превосходящими их по силе: crudele intolerandumque. О значимости этого явления речь уже шла. Вариация здесь проведена вплоть до союзов — сначала atque, потом только -que. Изменение способа выражения будит читательскую мысль; при этом различные формы в каждом случае выражают различные оттенки — исторический инфинитив означает состояние, представленное в своей длительности и тем самым образующее фон для следующего предложения; это последнее констатирует перемену и для этого употребляет перфект; изменение таким образом рассматривается как совершившееся. В обоих случаях синтаксической вариации новая форма соответствует сдвижению и новой акцентуации содержания; тем самым Саллюстий получает возможность благодаря асимметрии выражать тончайшие оттенки.

Катоновское и саллюстиевское

Во многих случаях мы могли объяснить лексические и синтаксические особенности, исходя из языка като- новской историографии. Язык Саллюстия носит отпечаток творчества и личности Катона, — не последний по важности отпечаток. От катоновой brevitas и афористичной точности328 идет прямая линия к Саллюстию, как, с другой стороны, от катоновой ubertas — к Цицерону. Саллюстий любит катоновы обороты и формы мысли; от Катона у него — «ампутации» (ср. Sen. epist. 114,17) — иногда скорее стилистическая brevitas, нежели подлинная цезарева краткость, а подчас превосходящая даже и фукидидову скупость329. При этом — новый тон, который стоит отметить в заключение. Если мы обратимся к содержанию нашего текста, мы еще раз столкнемся с Катоном. Мы уже намекали, что в превосходных степенях Саллюстий преображает римское прошлое. Для него ambitio, наряду с avaritia, — разрушительная сила, которую он сравнивает с заразной болезнью; правда, ambitio все еще стоит ближе к virtus, доблести, поскольку она поощряет людей к высоким достижениям (ср. 11, l)330. Жест

Саллюстия в рассматриваемом тексте — «цензорский», он указывает на прообраз римского цензора, на старшего Катона. Не случайно мысль, из которой здесь исходит Саллюстий, уже встречалась нам в ка- тоновой речи о родосцах: гибель Карфагена повлекла за собой упадок римской 1>/г£«5 тем, что отныне Рим остался без равноценного противника331. Но Катон не ограничивается морализированием, и точно так же Саллюстий не замыкается в назидательных речах. Он задается вопросом о причинах величия и упадка Рима, и именно в этой связи и следует рассматривать его этические понятия, — подчинив их более высокой точке зрения, вопросу об исторической истине332. Катон стилист, Катон цензор, Катон историк-исследователь стоит перед глазами Саллюстия; историческая традиция воплощается для него в этой фигуре (нельзя недооценивать роль катоновской традиции с литературно-теоретической точки зрения, утверждая, что Саллюстию она была нужна только для того, чтобы иметь возможность состязаться с Фукидидом)333. Если в начале своих Н^опае он называет Катона «крас- норечивейшим из римлян»334, то это его вполне серьезная позиция. Намеки на Катона и в иных случаях встречаются у него на каждом шагу335. Но решающее обстоятельство — то, что Саллюстий как стилист, как наблюдатель основополагающих римских ценностей и как историк пытался создать что-то аналогичное в свою эпоху. Но при этом он не является и слепым подражателем Катона.

Если мы вернемся от содержания к стилю Саллюстия, то по всем его приемам можно ощутить, как средства старолатинской историографии поставлены на службу выражения современной, на каждом шагу дробящейся и в высшей степени утонченной и нюансированной мысли. Саллюстий — уже не архаичен336, он и далек от мечтательного преклонения перед древностью, архаизмы у него — в эпоху, которая уже знакома с классическим стилем Цицерона, — новаторское средство, позволяющее создать подходящую — ив этом виде никогда не существовавшую — одежду для рафинированной мысли, равно способной как к поражающим воображение оборотам, так и к незаметным оттенкам и смещениям; незабываемый и в высшей степени индивидуальный стиль, в котором отдельное слово благодаря непривычному способу сочетания предстает каждый раз в новом свете и приобретает силу излучения, сопоставимую с поэтическим словом337. Что это значит для структуры повествования, покажет следующий текст.

II. Победа через предательство 338

Sed node га, quae proxumafuit ante diem conloquio decre- tum, Maurus adhibitis amids ac statim inmutata voluntate remotis ceteris dicitur secum ipse multum agitavisse, voltu corporis pariter atque animo varius; quae scilicet ita tacente ipso occulta pectoris patefecisse, tamen postremo Sullam adcersi iubet et ex illius sententia Numi- dae insi dias tendit, deinde ubi dies advenit et ei nuntiatum est Iugurtham haud procul abesse , cum paucis amicis et quaestore nostro quasi obvius honoris causa procedit in tu- mulum facillumum visu insidiantibus, eodem Numida cum plerisque necessariis suis inermis , uti dictum erat, adcedit, ас statim signo dato undique simul ex insidiis invaditur. ce- teri obtruncati, lugurtha Sullae vinctus traditur et ab eo ad Marium deductus est.