Михаэль фон Альбрехт - Мастера римской прозы. От Катона до Апулея. Истолкования

ПРОСТОТА И ЭМФАЗА

Мы видим в действии два противоположных стилистических принципа: подчеркнуто простой способ выражения становится полон достоинства; напротив, прилагательные и наречия превращаются в носителей определенной эмфазы, которая дополнительно подчеркивается благодаря порядку слов (quanti стоит в начале, exiguam — на последнем месте). Эмфаза сочетается с достоинством в архаических удвоениях (magnis et praestantibus viris).

e) слов осочетания

Следующее предложение не приносит никаких сюрпризов в словаре, но в комбинации слов это не совсем так: alte spectare, высоко смотреть> — одновременно лапидарно и не слишком употребительно в прозе, правда, словосочетание вернется в Tusc. 1, 34, 82, но в иных местах Цицерон говорит magna spectare430-, все-таки у возвышенного выражения философских трактатов наличествует естественная основа: в fam. 10, 26, 3 мы читаем alte ascendere, высоко подниматься. — Точно так же в словах aeternus и domus по отдельности нет ничего примечательного, но это не так для них вместе, — тщетно искать их в речах431. Благодаря соединению на первый взгляд бесцветные слова получают подсветку. Сочетание praemia humana тоже чуждо речам; hominum gloria в значении «земной славы» стоит у Цицерона только в этом месте.

Б) ОДУХОТВОРЕНИЕ ОСНОВОПОЛАГАЮЩЕГО РИМСКОГО ЭЛЕМЕНТА

Эти данные обследования в области языка показывают, что Цицерон сопоставляет непривычным образом слова, происходящие из жизненной реальности Рима, и таким образом получает возможность спиритуализи- ровать представления, лежащие в их основе432.

Словосочетание verum decus — опять-таки симптом осуществляемой переоценки традиционных ценностей: в речах и повода не может быть отличать от «истинной чести» и «истинной славы» общераспространенные явления того же имени. Подлежащее рассматриваемого предложения — ipsa virtus-, вообще римляне неохотно делают отвлеченное понятие действующим лицом (te trahat); Цицерон в этом отношении свободнее, чем, например, Цезарь — у оратора433 был вкус к оживляющему эффекту персонификации, и философская мысль укрепила его в этой склонности.

ПОВТОРЫ СЛОВ И ВАРИАЦИЯ В лежащем перед нашими глазами предложении есть один словесный повтор (quid de te alii loquantur, ipsi videant, sed loquentur tarnen); вновь употребленное слово подчеркнуто; дополнение содержит pointe434. В качестве объяснения потом вновь возникает словесный повтор: deum te igitur scito esse, siquidem est deus, qui... tarn regit... corpus... quam hunc mundum ille princeps deus. Аналогично не один раз в тексте стоит corpus и — хотя на несколько большем расстоянии — mortalis, sermo, praemium, decus. Названные слова все важны тематически; но доктринального окостенения Цицерон избегает — он варьирует между gloria, decus и praemium (разумеется, речь идет не о синонимах, но о родственных представлениях), между corpus, forma и figura, между mortalis и fragilis, между aeternus и sempiternus, между hominum, vulgi, humanis, alii, posteritas, между существительным (sermones, sermo) и глаголом (loquantur, loquentur) как способом выражения.

Возвращения того же слова в иной функции в античности избегали меньше, нежели теперь; за это говорит пример, который, впрочем, не шокирует и чувство нашего современника: ipsi videant... quas vides. Третий тип повтора — специально риторический: пятикратная анафора выходит на сцену в едва ли не гимническом предложении, где божественность человеческого сознания обосновывается через божественность универсума.

Столь же психологически эффектный повтор мы наблюдали в беседе между двумя Сципионами. Торжественное обещание Младшего (enitar multo vigilantius) воспроизводит Старший, подтверждая и наставляя (tu vero enitere): объективный отклик на субъективную исповедь, причем то же самое слово предстает в ином свете. Этот стилистический прием также сочетает естественность с поэтическим воздействием — нас не удивляет, что мы обнаруживаем одну и ту же технику в римской и немецкой поэзии435 — и здесь его дополнительно облагораживает атмосфера ритуального диалога. Тот же самый тон, уместный для paterfamilias, сказывается в формуле sic habeto436, считай так. Уже сама форма фу- турального императива звучит торжественно. Сочетание habere и sic, кроме того, связано с представлением о древнеримских обычаях: maiores nostri sic habuerunt, читали мы уже у Катона; аналогичным способом употребляет выражение и Саллюстий437.

Удивительно, правда, то, что Цицерон в этот разговор между отцом и сыном, со стилистической точки зрения опирающийся на древнеримское достоинство, вкладывает «греческое» содержание: как и во всем, в индивидууме тоже действует божество. В этом облачении спиритуализуется римский элемент — почтение к предкам и к paterfamilias с его наставлениями.

Н) АНТИТЕЗА, ПАРАЛЛЕЛИЗМ, ХИАЗМ Платоновское учение п редстает в форме антитезы: поп esse te mortalem, sed corpus hoc; nec enim tu is es, quem forma ista déclarât, sed mens cuiusque is est quisque, non ea figura, quae digito demonstrari potest.

Антитеза характерна для рационального стиля философского изложения, — но Цицерон использует фигуру поп — sed в пятидесятые годы, когда был написан трактат гер., довольно часто и в речах438. Работа с контрастами важна именно в них и вносит заметный вклад в эмоциональную действенность. В антитетической формулировке переплетаются, таким образом, рациональный и эмоциональный элемент.

Перечисление способов действия божества в мире членится анафорически, что соответствует гимническому стилю. Но благодаря использованию третьего лица пафос снижается. Рациональное воздействие характерно и для возрастающей последовательности от биологического через чувственное к духовной деятельности439. Аналогия между человеком и миром представлена в форме зеркального отражения: deus... qui tarn regit et moderatur et movet id corpus, cui praepositus est, quam hunc mundum ille princeps deus. — В последнем предложении, где движение — на первом плане, место хиазма занимает параллелизм: et ut mundum ex quadam parte mortalem ipse deus aeternus, sic fragile corpus animus sempiternus movet.

Правда, параллелизм лишен схематичности, его строгость смягчается благодаря легкой подвижке:

mundum... mortalem —fragile corpus. To же самое было и в антитезах, где речь шла о различии между телом и сущностью, застывшее равновесие избегается; прежде всего этому способствовала смена подлежащего: пес enim tu is es, quem forma ista déclarât, sed mens cuiusque is est quisque, non ea figura, quae digito demonstrari potest. В эпоху расцвета мастерства Цицерон умел обходиться без тщательно выверенного однообразия440.

ГЛАГОЛ И СУЩЕСТВИТЕЛЬНОЕ Впечатление простоты в рассмотренном отрывке не в последнюю очередь основывается на использовании глагольных форм (что изначально было свойственно латинскому языку) и отказе от отвлеченных существительных: sed mens cuiusque, is est quisque. Немцу в переводе очень трудно обойтись без «личности», «индивидуума» или хотя бы «я». Но в латинском языке благодаря простоте подчеркивается характер откровения — реплика получает не столько «научную», сколько «религиозную» окраску.