Михаэль фон Альбрехт - Мастера римской прозы. От Катона до Апулея. Истолкования

Леман, как и Геллий, говорит об «энтимемах»75. Во фрагменте 167 он находит complexio76 и во фрагменте 196 — napâSoÇov в сочетании с traductio. В этом отношении наше исследование рекомендовало повышенную осторожность. Функция словесных повторов в общем контексте указывает на то, что речь идет не о внешнем применении декоративных средств. Так зачем же наклеивать ярлыки? Сам Леман, несмотря на использование риторической терминологии, осторожно подходит к вопросу об использовании Катоном греческой риторической техники. Правда, он готов отнести греческие риторические труды к числу книг, в которые Катон «заглядывал»77; согласимся с этим. Кроме того, он находит и греческую политическую теорию в виде сочетания

evSaipovîa (процветания), vßpig (высокомерия) и rpvcprj (роскоши)76. На точки соприкосновения с Полибием в области теории государства указывал уже Д. Кинаст79. Поскольку здесь имело место и личное знакомство, трудно возразить что-либо существенное против этой конструкции; однако сама по себе мысль настолько банальна и очевидна, что на самом деле в этом случае не было никакой необходимости в греческом источнике.

Наше истолкование, таким образом, позволяет с большей решительностью, чем прежде, констатировать по поводу столь часто переоцениваемого греческого влияния на Катона: если Геллий утверждает, что Катон владеет всеми родами риторического оружия80, то это значит — по меткому выражению Лео — то и только то, как если бы то же самое было сказано о Гомере81.

Что касается стиля речи, мы установили его архаический характер в формах нанизывающего сочетания предложений, в кольцевой композиции и в нагромождении синонимов, свойственном определенным частям, прежде всего началу, где Катон использует сильнодействующие языковые средства, изображая избыток радости, препятствующий правильному размышлению. Аналогичные вещи встретим мы и в Origines с их торжественным противопоставлением греческого культа героев и римской простоты. В обоих случаях богатый ornatus целесообразен и применяется не без скрытой иронии. Благодаря стилистическим преувеличениям Катон доводит радостное настроение ad absurdum и непосредственно после этого обращается к трезвым репликам.

Таким образом мы достигли понимания одной из сторон катоновского своеобразия. Форма мысли, которую мы наблюдали в предисловии в De agriculture, которая, несмотря на «закон растущих колонов» — т. н. «закон Бегагеля», — предполагает, что за более длинным и подробным колоном следует краткий, актуальна и для речи о родосцах82. Находчивость Катона83, безусловно, еще более ценная в сенатских дебатах, чувствуется и в своеобразном фразовом строении заранее отделанных речей: сначала развернутая, умышленно обстоятельная подготовка, затем молниеносный, надежно разящий цель удар.

Pulcrum, dii boni, facinus Graecarumque facundiarum magniloquentia condignum M. Cato libris Originum de Q. Caedicio tribuno militum sc riptum reliquit.

Idprofecto est ad hanc ferme sententiam:

Imperator Poenus in terra Sicilia bello Carthaginiensi pri mo obviam Romano exercitu progreditur, colles locosque ido- neos prior occupât. Milites Romani, uti res nata est, in locum insinuant fraudi et perniciei obnoxium. Tribunus ad consu- lem venit, ostendit exitium de loci importunitate et hostium circumstantia maturum. «Censeo» inquit «si rem servare vis, faciundum, ut quadringentos aliquos milites ad verru- cam illam» — sic enim Cato locum editum asperumque appellat — «ire iubeas, eamque uti occupent, imperes hor- terisque; hostes profecto ubi id viderint, fortissimus quisque et promptissimus ad occursandum pugnandumque in eospra- evertentur unoque illo negotio sese allig abunt, atque illi om- nes quadringenti procul dubio obtruncabuntur. Tune interea occupatis in ea caede hostibus tempus exercitus ex hoc loco educendi habebis. alia nisi haec salutis via nulla est», consul tribuno respondit consilium istuc quidem atque 85 pr ovidens sibi viderier; «sed istos» inquit «milites quadringentos ad eum lo cum in hostium cuneos quisnam erit, qui ducat?» «si alium» inquit tribunus « neminem reperis, me licet ad hoc periculum utare; ego hanc tibi et reipublicae animam do», consul tribuno grattas laudesque agit, tribunus et quadringenti ad moriendum proficiscuntur. hostes eorum audaciam demirantur; quorsum ire pergant, in expectando sunt, sed ubi apparuit ad earn verrucam occupandam iter intendere, mittit adversum illos imperator Car- thag iniensis peditatum equitatumque, quos in exercitu viros ha- buit strenuissimos. Romani milites circumveniuntur, circumventi repugnant; fit proelium diu anceps. tandem superat multitudo. quadringenti omnes cum unoperfossigladiis autmissilibus oper- ti cadun t. consul interibi, dum ea pugna pugnatur 86 , se in locos tutos atque editos subducit.

sed quod illi tribuno, duci militum quadringentorum, divinitus in eo proelio usu venit, non iam nostris, sed ipsius Catonis verbis subiecimus: dii inmortales tribuno mili tum fortunam ex virtute eius dedere. Nam ita evenit: cum sau- cius multifariam ibifactus esset, tarnen volnus capiti nullum evenit, eumque inter mortuos defetigatum volneribus atque, quod sanguen eius defluxerat, cognovere. eum sustulere, isque convaluit, saepeque postilla operam reipublicae fortem atque strenuam perhibuit 87 illoque facto, quod illos milites subdu- xit, exercitum ceterum servavit. sed idem benefactum quo in loco ponas, nimium interest Leonides Laco, qui simile apud Thermopylas fecit, propte r eius virtutes omnis Graecia glo- riam atque gratiam praecipuam claritudinis inclitissimae decoravere monumentis ; signis, statuis, elogiis, historiis ali- isque rebus gratissimum id eius factum habuere ; at tribuno militum parva laus pro factis relicta qui idem fecerat atque rem servaverat.

hanc Q. Caedici tribuni virtutem M. Cato tali suo testimonio decoravit. Claudius autem Quadrigarius annali tertio non Cae- dicio nomen fuisse ait, sed Laberio.

Пунийский полководец на земле Сицилии во время первой войны с Карфагеном наступает навстречу римскому войску; он занимает холмы и подходящие места первым. Римские солдаты — как следует в силу природы вещей — проникают в местность, подверженную коварству и погибели. Некий трибун приходит к консулу и открывает ему, что конец близок, поскольку место неблагоприятно и враги стоят вокруг. «Я советую — сказал он, — если ты хочешь спасти положение, срочно отрядить каких-нибудь четыреста солдат к этой бородавке, — именно так Катон называет возвышенное и труднодостижимое место — и настоятельно просить их и приказать им овладеть ею; как только враги увидят это, как раз самые отважные ибоеготовные бойцы отклонятся к ней и будут связаны исключительно этой задачей. Эти четыреста без сомнения будут все перебиты. Между тем, пока враги будут заняты этой борьбой на уничтожение, у тебя будет время вывести войско из нынешнего места. Иного нет никакого пути к спасению». Консул ответил трибуну, что все это кажется ему хорошо продуманным и дальновидным; «но, — сказал он, — «кто отыщется, готовый вести четыреста солдат туда против вражеских подразделений, построенных клином». «Если ты, — сказал в свою очередь трибун, — не найдешь никого другого, можешь употребить меня для этого испытания; я отдаю мою жизнь тебе и государству». Консул благодарит трибуна и осыпает похвалами. Трибун и четыреста человек отправляются в путь на смерть. Враги очень удивляются их отваге и выжидают, куда они отправятся дальше. Но когда становится ясно, что цель их марша — занятие «бородавки», карфагенский полководец посылает против них пехоту и конницу, отважнейших людей, которых он имел в своем войске. Римские солдаты оказываются в окружении, начинают защищаться; завязывается бой, долгое время сомнительный. Наконец побеждает численное преимущество. Все четыреста и еще один падают, пронзенные мечами или осыпанные метательным оружием. Между тем консул, пока бьются в этом бою, тайно со своими отодвигается в безопасные и высоко расположенные места.