Михаэль фон Альбрехт - Мастера римской прозы. От Катона до Апулея. Истолкования

Но что с этим трибуном, предводителем четырехсот солдат, произошло в сражении благодаря божественным судьбам, мы прибавили не собственными словами, но словами самого Катона: «Бессмертные боги одарили военного трибуна счастьем, как то соответствовало его храбрости. Дело закончилось ведь следующим образом: хотя он был неоднократно ранен, однако его голова осталась незадетой, и его нашли среди мертвых, истощенного от ран и от потери крови. Его подняли, он поправился и позднее часто служил государству смелыми и изрядными подвигами. Тем, что он увел этих солдат, он спас остальное войско. Но в оценке одного и того же славного дела есть большое различие в зависимости от места88. Спартанец Леонид совершил при Фермопилах нечто подобное — и благодаря его деяниям вся Греция испытывает к нему ему чрезвычайную благодарность и воздает ему почести и прославляет его памятниками его славного подвига — картинами, статуями, почетными надписями, историческими повествованиями и другими способами засвидетельствовали они свою глубочайшую благодарность за этот поступок; но военному трибуну за его деяния досталась лишь скупая похвала, хотя он совершил то же самое и спас положение дел для Рима.

і. Вводные замечания

Стиль исторического труда Катона Э. Норден89 называет «кратким, дюжим, мощным» и «много более развитым, чем в дидактическом труде». По Ф. Лео90 в Origines стилистически не стоит считаться со слишком сильным греческим влиянием — кроме того, что на материале лежит греческий отпечаток и что сам факт сочинения книги — уже дело «греческое». Важна констатация, что стиль Origines — более высокий, чем в De agricultura91. А. Д. Леман92, исходящий из теории литературы, судит об исторической и литературной ценности Origines куда более сдержанно, чем Лео93, и выше расценивает греческое влияние. У Катона было правило в греческие книги «заглядывать, но досконально их не изучать» (inspicere, non perdiscere). Он заимствовал оттуда в духе «умолчания и соперничества», который был свойствен и кружку Сципионов (70).

Вызывающе и суждение Лемана о стиле Origines: «Это интересный пример исторического стиля Катона, или, скорее, отсутствия исторического стиля» (71). Основная характерная черта рассматриваемого текста, в его глазах, — «коллоквиализм без претензий» (71). Поскольку в этом пункте мы не можем согласиться с Леманом, нам придется прибегнуть к более детальному анализу. Он порицает бесконечные повторы использования is и -que, используемые для координации подчиненных реплик всякого рода. Первое явление хорошо известно по Плавту, второе встречается уже в De agricultura (praef.). Есть также свободные относительные придаточные, как quod... defluxerat и qui... fecit. Все же Леман замечает внезапное повышение стилистического регистра в отрывке о Леониде с помощью парономасии (gloriam — gratiam) и «эпических» слов (claritudinis inclitissimae; трудно, однако, себе представить, как слово claritudo могло бы подойти эпическому размеру). Кроме того, он отмечает использование -ere, окончания, которое, как представляется, соответствует более высокому стилистическому уровню (ср. у Саллюстия). С содержательной точки зрения Леман находит здесь рефлекс греческой теории о соотношении между доблестью (virtus, àperrj) и удачей (fortuna, rtftfj). Сопоставление между неизвестным римлянином и Леонидом должно было бы иметь в качестве предпосылки убежденность о пользе и необходимости римской национальной историографии94.

Леман указывает на общую черту Катона и Полибия: последний, имея весьма умеренные стилистические претензии, как представляется, весьма дорожит катоновским rem tene, verba sequentur как противовесом литературно-стилистическим амбициям эллинистической историографии. В этом отношении Полибий действует очень по-римски. Но утверждение Лемана, что Катон ни в коем случае не прилагал стилистическую мерку к римской историографии95, основано на недоразумении. Из фрагментов он выводит даже то заключение, что тщательность отделки в Origines была много меньшей, чем в речах. Однако же он отметил «привкус честности, прямоты и суровости» (71). Как же можно тогда объяснить себе воодушевленные отзывы Цицерона о Катоне и сознательное подражание Саллюстия96 Катону?

По существу лемановское рассмотрение стиля Катона в Origines означает шаг назад сравнительно с Лео. Не признавая наличия исторического стиля у Катона, Леман вступает в противоречие с фактами. Достаточно вспомнить о том, что уже в первом предложении Origines можно заметить архаизирующую стилистическую тенденцию: Катон употребляет местоименную форму ques, которая уже в его время отмерла в повседневной речи и в менее высоких литературных жанрах. Точно так же частое употребление в Origines союза atque97, который в De agricultura отступает на второй план сравнительно с et, указывает на стремление к стилистической отделке в более «высоком» ключе. Невозможно и оспаривать, что в определенных местах скапливаются архаические слова и поэтизмы. В сочинительной структуре предложений нельзя усматривать только влияние языка повседневного общения. Как вообще мог бы Катон, строго говоря, первый достойный упоминания латинский прозаик, последовательно писать периодами? Чтобы такая форма самовыражения в прозе стала возможной, язык должен был приобрести значительную гибкость; и в этом направлении Катон сделал большой шаг. Как уже было сказано, никоим образом нельзя упускать из виду различие между «повседневной речью» и «устной речью» как элементами стиля. В качестве образца для сравнения — язык и структура предложения в раннегреческом эпосе не имеют ничего общего с повседневной речью, но во многих отношениях обладают чертами «устной». Это справедливо и для языка римского права, и для художественного языка Катона, — мы уже неоднократно указывали его римские корни. Что же удивительного, если структура предложения у него в некоторых вещах напоминает о своем происхождении из сферы устной речи? Если рассматривать детали, то вещи, которые Леман приводит в доказательство своей точки зрения, также под вопросом98. Как доказательство принадлежности определенных мест в рассказе о Цедиции более низкому стилистическому уровню он приводит только обозначение verruca («земляной бугор»). Но суждение Квинтилиана99, что это слишком низкое выражение, не может быть безоговорочно отнесено ккатоновским временам. Если искать древнелатинских свидетельств, остаешься с одним стихом, процитированным Квинтилианом. Леман молчит о том, что было решающим для суждения о стилистическом регистре слова verruca в старолатинское время, — а именно, что это стих из трагедии. При ближайшем рассмотрении как раз то самое место из Квинтилиана, которое приводит Леман, говорит не за его точку зрения, а — со всей решимостью — против нее.