Рене Декарт - Рассуждения о методе. Начала философии. Страсти души (сборник)

Вот это я и предполагаю исследовать в настоящем труде и сделать очевидными истинные сокровища души, показывая каждому средства найти в самом себе, не заимствуя ничего у других, всю науку, необходимую для житейского обихода, и приобрести затем через ее изучение все наиболее интересные познания, какими человеческий разум способен обладать.

Но из боязни, как бы размеры моего замысла не преисполнили читателя вдруг таким изумлением, что не нашлось бы места доверию, я замечу, что предпринимаемое мною не столь трудно, как можно вообразить: все знания, которые не превосходят сил человеческого разумения, сцеплены такой прочной связью и могут вытекать одно из другого с такой необходимой последовательностью, что не требуется очень много ловкости и умения найти их, поскольку, начав с простейших знаний, смогут пройти ступень за ступенью к более высоким знаниям. Вот здесь я и попытаюсь показать это путем самых ясных и общих соображений: каждый поймет, что лишь по недостатку осмотрительности и задержки мысли на тех же рассуждениях он не заметил того же самого; и в отыскании этих истин я заслуживаю не большей чести, чем прохожий, счастливо нашедший у своих ног клад, который прежде долгое время безуспешно разыскивался многими прилежными людьми.

Все же я изумляюсь, что среди столь редких умов, которые совершили значительно больше меня, не нашлось никого, кто пожелал бы дать себе труд распознать эти истины; и почти все они уподоблялись путешественникам, которые, сменив большую дорогу на проселочную, остаются блуждать среди терний и пропастей. Но я вовсе не хочу наследовать, что знали и чего не знали другие; с меня достаточно заметить, что, поскольку вся желанная наука заключена в книгах, ее хорошее смешано с весьма бесполезным и беспорядочно засеяно в груду столь толстых томов, что для их прочтения требуется времени больше, чем мы имеем в здешней жизни, и ума, чтобы отобрать полезное, требуется больше, чем сколько нужно для самостоятельного открытия этих истин.

Это даст мне надежду, что будет легко найти здесь более удобную дорогу и что истины, какие я выскажу, не останутся без одобрения, хотя я и не заимствовал их ни у Аристотеля, ни у Платона. Но истины движутся в свете как монета, которая не понижается в ценности, вылезает ли она из мужицкого кошелька, выходит ли из казны. Так и я силился сделать их одинаково полезными для всех людей; и для этой цели я не нашел стиля более удобного, чем стиль светских бесед, где каждый вольно открывает перед своими друзьями, что имеет лучшего в мыслях; под именами Эвдокса, Полиандра и Эпистемона я представляю, как человек среднего ума, но с суждением, не извращенным дурной доверчивостью, и пользующийся разумом согласно чистоте его природы, навещен в деревенском домике, где он живет, двумя из более редких и интересных людей нашего века; один из них вовсе не образован, другой, напротив, отчетливо знает все, приобретенное им в школах. И вот среди прочих рассуждений (их я предоставлю вообразить вам самим, как и обстановку, места и все ее частности, какими нередко буду пользоваться для примеров, облегчающих понимание) собеседники представляют доказательство того, что должно высказать позднее, по окончании этих двух книг.

Полиандр: Я считаю вас счастливцем: вы видели все прекрасное в книгах греков и римлян; и мне кажется, изучай я столько, сколько вы, я был бы так отличен от того, что я есть, как ангелы отличаются от вас; и я не могу простить ошибки моих родителей, которые, будучи убеждены, что занятия науками расслабляют человека, отозвали меня ко двору и в армию столь юным, что сожаление о своем невежестве будет преследовать меня всю жизнь, если я не научусь чему-либо из вашей беседы.

Эпистемон: Что вас может наилучшим образом обучить в этом отношении, так это стремление к знанию, общее всем людям; оно – болезнь неизлечимая, так как интерес увеличивается с обучением, благодаря тому, что недостатки души сокрушают нас постольку, поскольку мы о них знаем, вы имеете большое преимущество перед нами в том, что не видите, подобно нам, сколько вам еще остается изучать, Эвдокс: Возможно ли, Эпистемон, чтобы при вашей учености, вы могли быть убеждены, будто в природе имеется столь всеобщая болезнь и нет никакого средства к ее излечению? Что касается меня, то мне кажется, как на всякой земле достаточно плодов и источников, чтобы утишать голод и жажду всех, так достаточно и истин, касающихся любого предмета, чтобы в полной мере удовлетворить интересу здоровых душ; думается мне, что тело больных водянкой не больше отстоит от нормального склада, чем ум тех, кто вечно обременен неутолимой любознательностью. Эпистемон: Я когда-то учил, что наше желание не может естественно распространяться на то, что остается для нас невозможным, и не должно также распространяться на порочное и бесполезное;

но известно множество вещей, которые кажутся нам возможными и которые не только чтимы и приятны, но даже весьма необходимы для нашего обихода; и я не могу верить, чтобы кто-нибудь знал их настолько, что ему постоянно не оставалось бы справедливых оснований особенно желать этих вещей.

Эвдокс: А что вы скажете обо мне, если я заверю вас, что не имею больше страсти изучать что-либо и доволен той малостью знаний, какую, подобно Диогену в бочке, имею без того, чтобы всякий раз ощущать нужду в философии. Ведь знание моих соседей не теснит моего знания, как их поля теснят то немногое, чем я владею. И мой ум, добровольно склоняясь к тем истинам, какие находит, вовсе не заботится об открытии иных; он даже радуется покою, как король страны, так отделенной от всех прочих стран, что ему воображается, будто поодаль от его владений находятся только бесплодные пустыни и необитаемые горы.

Эпистемон: Всякого другого, кроме вас, кто так высказался бы передо мною, я счел бы за существо суетное и мало любознательное. Но убежище, избранное вами в этом уединенном месте, и малая озабоченность своей известностью, все это ставит вас вне тщеславия; а время, использованное вами на путешествия, посещения ученых и исследование всего, что открыто наиболее трудного в каждой науке, заверяет нас, что вы не лишены любознательности; таким образом, я могу высказать только уважение к вам и убежден, что вы должны обладать знанием гораздо более совершенным, чем знание прочих людей.

Эвдокс: Благодарю вас за доброе мнение обо мне; но я не хотел бы обременять вашей учтивости настолько, чтобы обязывать вас верить сказанному, основываясь на моем простом заявлении. Никогда не должно выдвигать посылок, столь удаленных от обычного мнения, если в то же время нельзя показать некоторых результатов. Вот я и пригласил нас обоих погостить здесь в это прекрасное время года, с тем чтобы удосужиться открыто сообщить вам часть надуманного мной. Смею надеяться, вы не только признаетесь, что и я имею основания быть удовлетворенным собой, но, помимо того, и сами вы вполне удовлетворитесь выслушанным.