Станислав Бескаравайный - Бытие техники и сингулярность

Хорошему автору гутенберговской эпохи надо постоянно учиться, расширять кругозор, чтобы создать весьма специфический продукт — продаваемый текст. По сравнению со сказателем, помнящим сотню-другую историй и умеющим играть на гуслях, от него требуется едва ли не энциклопедическое образование. Автору игровых сценариев также понадобится громадный объем знаний, расчеты по эргономике, социологии, анализы маркетологов и психологические портреты игроков. Но в своем прямом общении с конечным потребителем он будет ограничен еще больше автора книги. Этот текст создается автором как целое, а создать виртуальный мир один человек попросту не в силах — он может заложить в игру мораль, разбросать в декорациях те или иные намеки, но саму обстановку будут делать художники, писать, воплощать тело игры — программисты.

В качестве примера отчуждения можно использовать эволюцию изобразительного искусства. В эпоху Возрождения живописцы, работающие масляными красками по дереву и холсту, разрабатывали теорию перспективы, искали золотое сечение, пытались дать формулу для описания пропорций человеческого тела — они были как бы на острие прогресса. Имена людей, выразивших свое дарование в передовой технике, остались в веках.

Сейчас же ни один крупно бюджетный фильм не обходится без живописной «картинки». При создании качественной компьютерной игры требуется слаженная работа десятков художников. Там решаются передовые задачи — синтезируются тысячи фактур поверхностей, используются тончайшие различия оттенков, раскрываются особенности восприятия динамического изображения, уточняется теория смысловых центров. При этом отдельные художники, работающие в таких командах, известны коллегам, специалистам индустрии, но широкая публика их знает мало.

Подобное отчуждение можно наблюдать и в других видах искусства. Например, создана программа «вокалоид», имитирующая человеческое пение. В Японии эстрада обогатилась синтетически-виртуальной «звездой» Хатсуне Мику: множество людей пишут тексты песен, сочиняют мелодии, а потом на синтезаторе голоса озвучивают их. В результате — вполне человеческая, реальная толпа на концерте голографической «звезды» [247].

Здесь можно провести аналогию со становлением институтов науки в XVII–XIX вв.: после создания работающих академий, новых университетов, тесно связанных с промышленностью, — ученые-одиночки хотя и сохранились, но их статус понизился.

Какой же станет литература после того, как сменится основной «лидер эпохи»? Допустим, уже через пять лет любая книга будет появляться в сети через два-три дня после издания, а легальный спрос и вообще заказы — все больше начнут сдвигать авторов в пользу глобальных литературных рынков [27].

Что дальше? Естественно, сохранится элитарная (поддерживаемая государством и различными крупными спонсорами) прослойка литературы. Хотя, возможно, читать ее будут еще меньше, чем сейчас.

Не исчезнут разнообразные литературные скандалисты, любители шока, перфомансов и т. п. — они добудут себе деньги методом «коллективного меценатства». Сохранится и прослойка авторов-любителей: как никуда не исчезли живописцы, существующие безо всяких гонораров, так останутся и авторы, готовые выкладывать свои тексты в Сеть без требований вознаграждения, потому как это порывы души, потребности человека.

У литературы останется скрытая реклама. Начиная от product placement , заканчивая политическими заказами, антирекламой и прочим. Можно даже вообразить целую карьеру автора: от постов-заметок он переходит к повестям, которые опять-таки публикует по главам, ну а дальше — к романам, за упоминания в которых «правильной» марки молока или шоколада их создатель получает бонусы. Наверняка будут написаны программы, которые станут вычленять скрытую рекламу, и одним из базовых умений автора станет умение хорошо увязать марку товара со смыслом текста. Хоть с помощью рифмы, хоть детальными описаниями.

Разумеется, подобные трансформации будут сопровождаться множеством проблем. Наиболее очевидная из них — необходимость кооперации в творчестве. Одному человеку чрезвычайно трудно (хотя бы по затратам времени) поддерживать интерес к своему блогу, как фактически к мини-газете, к дневнику, и при этом создавать крупные произведения 37. Вероятно, широко будут реализовываться «проекты» с разделением ролей, совместным творчеством и т. п. Возникнет чрезвычайно интенсивная обратная связь — группе авторов придется управлять аудиторией, одновременно слушаясь ее капризов и навязывая свои идеи. Только создав такую аудиторию — свой клуб фанатов, свою клаку, — можно рассчитывать на интерес обычных читателей.

Но это все — уловки и арьергардные бои на фоне становления принципиально иной индустрии. Синкретичное искусство, объединяющее в себе все предыдущие направления и разновидности.

У подобного синкретичного искусства появляется куда больше возможностей формировать будущее. И дело не только в гарантированной точности копирования информации вообще и текста в частности.

Больше возможностей моделирования произвольной ситуации, причем во всех ее вариантах. Там, где роман оставляет время для размышлений, но требует воображения, где театр показывает игру страстей, но бессилен показать катаклизмы, а фильм должен давить зрелищностью — виртуальные миры предоставляют весь спектр ощущений, переживаний и даже высоких чувств.

Это открывает путь куда более технологичной сакрализации образов.

Сакральностью образа можно назвать его способность объединять в своем восприятии рациональные и иррациональные черты. Момент веры возникает, когда вместе с осознаваемыми, рациональными характеристиками образа человек готов нерассуждающе, априорно усвоить другие. Возникает априорность восприятия.

Благодаря яркому впечатлению или сопереживанию персонажу, или решению загадок, или приходя в бешенство от проблем окружающего мира — потребители не рассуждающе принимают оценки и рецепты действия 38.

Что это означает для обывателя?

Ребенок не просто будет получать читалку в пятилетием возрасте, он будет получать планшет, а с ним доступ к сотням игр, к фильмам, к обучающим программам, к виртуальным мирам. Прообраз такого подарка описал Нил Стивенсон в романе «Алмазный век, или Букварь для благородных девиц» [208]: электронная книга-читалка, интерактивный учебник, который, фактически, был инструментом воспитания юной героини. Машина обладала аналогом личности, потому смогла создать как бы личный космос для ребенка, свой игровой мир, который не мешал воспринимать настоящее и где пословицы чередовались с играми.