Станислав Бескаравайный - Бытие техники и сингулярность

Иэн Бэнкс в романе «Несущественная деталь» дал отличный образ и придумал термин для описания быстрого, насекомоподобного и при том чисто количественного расширения техносферы — «гегемонроение». Машины производят машины, чтобы получить доступ к ресурсам, «муравейник» может достигать космических масштабов, но система не прогрессирует интеллектуально. Другие цивилизации смотрят на нее, как на болезнь и проблему.

Полученные противоречия можно свести в схему.

Если предположить, что космос будут осваивать уже не люди, то громадная часть образов, выдуманных футурологами (и фантастами), отправляется в мусорную корзину.

При освоении космоса именно компьютерами, «классические» корабли, которые везли людей, коллекции генокодов и даже части биосферы — становятся излишеством. Если существует возможность создать в точке прибытия практически любую молекулярную структуру доставив туда нанотехнологический «сборщик» (уже сейчас потенциально реализуемая технология) и библиотеку файлов, то эта возможность будет использована.

Схема 10. Противоречия в кибернетической ноосфере

Даже на этом примере видны изменения, которые может претерпеть достаточно старая гипотеза «панспермии»: любое подобное «семя», оказавшись в точке прибытия, начнет не медленную эволюцию, длиной в миллионы лет, подобную земной эволюции жизни, а реализацию уже готового проекта.

Аналогично противоречие с идей Тейяра де Шардена: «Нашей ноосфере предназначено обособленно замкнуться в себе и что не в пространственном, а в психическом направлении она найдет, не покидая Земли и не выходя за ее пределы, линию своего бегства» [212]. Одно из весьма вероятных следствий техноэкспансии нашей цивилизации — это сапиенизация космоса. Необходимость исследовать, потом управлять, потом выносить центры принятия решений на периферию. Причем хрупкость человеческого тела все меньше является препятствием.

Естественно, сапиенизация не будет однородной — при любом освоении больших пространств возникает противоречие межу центром и периферией. Даже если предположить, что сохранится управляемость созданной технической системой, то скорость развития в ее центральных, базовых частях заведомо будет выше. Там будет больше ресурсов, откроется больше возможностей по достижению новой парадигмы техники. В случае полисубъектности техносферы неизбежно возникает иерархия разумов, которая будет распространяться по Вселенной.

Тогда в конкурентной борьбе основной целью субъектов станет распространение своей системы управления на возможно большее количество окружающих процессов. При этом возможны принципиально иные, чем сейчас, схемы соотношения производства и управления, добычи ресурсов и определения стандартов мышления. Развитие «разумной материи» не будет иметь рамок, сдерживающих трансформацию каждого отдельного вида в природе. Пирамида разумов может не быть настолько же единообразна в смысле формы носителей этих разумов, как пищевая пирамида едина в смысле биохимии. Животные при всем желании не могут поменять ДНК, перейти с белковых структур на неорганические — и верхние этажи пищевой пирамиды должны потреблять тот же белок, что наращивают организмы с нижних этажей. Техника же сможет развиваться там, где есть пространство, вещество и энергопоток, причем энергию в итоге может производить сама. Критично лишь наличие материи и разомкнутость системы, чтобы не умереть «тепловой смертью».

«Срок жизни» очередной колонии, как части одного из субъектов, будет задан условиями целостности. Начинается все созданием инфраструктуры, которая обеспечит энергию и запчасти. Заканчивается тем моментом, когда расхождения в технических стандартах и в способе осмысления мира станут так велики, что новые указания из частей техносферы с более высоким уровнем развития будут восприниматься как бессмысленные. А местная система обработки информации начнет работать на самосохранение. В этот период очередная колония должна подвергнуться переформатированию; или стать новым техносубъектом.

Если сознающая себя техносфера сформулирует набор устойчивых противоречий; на которые можно опираться в развитии; перед ней откроются возможности; которые просто невозможно рассмотреть из сегодняшнего дня.

4.3. Бытие человека после наступления технологической сингулярности

Проблема существования человека в системе качественно превосходящих его интеллектов до сих пор анализировалась преимущественно в рамках фантастики и, к сожалению; была вульгаризирована.

Представление о том, что прогресс идет по экспоненте достаточно давнее и широко укоренившееся. Например, Б. Ф. Поршнев в книге «О начале человеческой истории» [189; с. 26] именно так иллюстрирует ускорение в развитии нашего вида.

Но простая иллюстрация — график экспоненты — неизменно заводит наблюдателя в тупик. Если поначалу идет количественный рост заданных показателей (численность вида, производительность труда и т. п.); потом несколько качественных переходов соответствуют увеличению угла наклона; то в итоге линия стремится к вертикали; и совершенно непонятно; как процессы будут развиваться дальше. Это своеобразная проблема «конца истории»; которую можно уподобить проблеме «тепловой смерти Вселенной» — в том смысле, что есть некое умозаключение, которое на первый взгляд кажется очевидным, но выводы его настолько катастрофичны (или настолько парадоксальны) что поневоле сознание стремится найти ошибку в предпосылках. Однако если «тепловая смерть» — это легко опровергаемый образ, то ускорение в развитии цивилизации отрицать глупо — достаточно проанализировать изменение скорости технического и социального прогресса за последние столетия.

Можно не замечать перспектив развития, и подобно Ахиллесу, догоняющему черепаху, оставаться в пределах той части графика, где наклон кривой еще позволяет воспринимать ее адекватно. Но для футурологии необходимо долговременное прогнозирование.

Вероятно, в основе такой сложности восприятия лежит противоречие: с одной стороны, для осмысления истории выбирается некая схема, с другой стороны, после достижения обществом/цивилизацией определенной сложности эта схема перестает работать. В применении к другим системам, например маркетингу, ограничители интуитивно понятны: если есть экспоненциальный рост спроса на некоторый товар, то ограничением выступает емкость рынка. Но как быть с критерием ограничения развития? Один из основных признаков технологической сингулярности — это невозможность спрогнозировать развитие истории после ее наступления. Техноценозы обретут субъектность, отделятся от общества и устремятся в какую-то бесконечность. Что же сказать о людях после такого «развода»?