Станислав Бескаравайный - Бытие техники и сингулярность

Мы увидим ужасные и головокружительные перемены в социуме.

Человеку достанутся экологические ниши подвальных крыс, декоративных собак и реликтовых деревьев.

Вернадский мечтал о ноосфере — разумно устроенном обществе, управляющем всей природой, в котором не будет войн и все конфликты будут решаться мирно, — и эта мечта может осуществиться. Люди не смогут отдавать приказы о начале военных действий, если только это не будет набег на соседнюю банду. Серьезные вопросы будут решаться в борьбе и переговорах между техносубъектами. А драка между комнатными собачками — это мелочи жизни.

Сообщества людей вынуждены будут пользоваться ресурсами техносферы, которую они не контролируют. Но если сродство домашнего животного и человека, как разных видов живых существ, во многом очевидно и задано их общей биологической природой, то сходство человека и машины куда меньшее. Эстетическая, моральная или эмоциональная потребность в человеке со стороны машин — как свойство, которое они сохранят навсегда, — это «фантастика» в плохом смысле слова.

Разумеется, будут попытки «некомпьютеризированного», «экологического», «религиозного» развития отдельных социумов, и они окажутся заторможенными отсутствием ресурсов, низкой производительностью труда и т. п.

Спектр технологических потребностей в человеке будет непрерывно сужаться: навыки и умения практически мгновенно будут воспроизводиться машинами, но в значительно более высоком качестве. В этом смысле бесполезно отыскивать в человеке какие-либо новые, уникальные качества — даже будучи обнаружено, такое качество мгновенно (по историческим меркам) будет отчуждено от человека, представлено как часть технологического процесса.

А что же когнитариат?

Как Шпенглер назвал импрессионизм последним живым движением фаустовского духа, так и когнитариат, переживающий свой расцвет, выступает как бы последышем в цепочке исторических классов. Если говорить о чисто силовых возможностях человека, то колесо, рычаг и паровая машина — не говоря уже об электродвигателях и сервоприводах — закрыли вопрос. Мелкая моторика — точные движения пальцев — тоже ценилась и сейчас еще ценится, поскольку не целиком автоматизирована. Аналогично и движения разума ценны именно до тех пор, пока не автоматизированы. Но программируя, создавая и упорядочивая структуры, обрабатывающие информацию, когнитарии сами приближают свой закат. Усилия миллионов людей направлены на создание искусственного интеллекта, который заменит их. Если крестьянин выращивал еду, которую и потреблял, пролетарий создавал типичную продукцию, которая не могла вместо него стать к станку (и даже это уже вызвало к жизни луддизм), то когнитарий, двигая вперед весь фронт развития науки, неизбежно приближает момент познания человека.

Характернейшей закатной чертой когнитария выступает очень короткий цикл необходимого владения навыком. Личностное знание исследователя, который благодаря своей интуиции получал возможность совершения какой-то лабораторной операции, очень быстро становится явным, осознанным, алгоритмизированным, пригодным для серийного воплощения. Узкая группа людей может пройти цикл — от редких проблесков вдохновения до стандартного программного продукта. Самые яркие примеры тут — в фотографии, когда распознавания образов, компоновка кадра и т. п. становятся частью программного обеспечения любого хорошего фотоаппарата. Чем дальше, тем вернее поговорка «Машина не сделает за фотографа художественное фото» становится устаревшим резонерством.

Программирование на естественных языках буквально поглотит значительную долю умений программистов. Условный «эмулированный пользователь» вытеснит тестировщиков. САПР, поначалу выигравший конкуренцию у чертежников, рано или поздно проделает аналогичный финт с проектировщиками.

За человеком остается некое качество воления, активного поведения — способность двигаться вперед. Но если прогностические пакеты программ будут созданы и начнут задавать новые цели развития, то и воля человека окажется подчинена алгоритмам.

Тогда и будет сломана экспонента, описывающая власть человека над природой — еще больше киловатт-часов электричества, еще прочнее резцы токарных станков и выше цеха заводов, но все это уже не человеческое. И численность людей может страшно сократиться — чем они будут зарабатывать на жизнь?

Перед неизменным человечеством попросту не останется перспектив.

Поначалу — сокращение численности «неэффективных» людей различными «эффективными собственниками», мальтузианское решение социальных проблем. Потом — полное торжество автономных управленческих программ, которые переживут своих создателей и владельцев.

Возникает острейшее противоречие — между путем трансформации человека и путем его консервации.

Последнее, что может помочь в осмыслении этого противоречия, растиражированные образы популярной культуры или же религиозные догматы.

Клонирование десять лет назад казалось многим абсолютной неизбежностью, о нем говорили, писали, были готовы снимать фильмы — а что мы имеем сейчас? Усилия медиков сосредоточены на производстве уже готовых «запчастей» человека — из клонов лишь овечка Долли изредка мелькнет на страницах.

Что касается веры, то если она не остановила печи концлагерей, гасить их пришлось людям, то что уж говорить о замещении человека более способными к труду сущностями? Некоторым верующим религия прямо запрещает переливание крови, однако же большая часть людей вполне принимает эту процедуру. Как будут рассуждать о пересадке психики из тела в тело или даже в компьютер, сейчас сказать затруднительно.

4.3.2. Что, как и почему будет сохраняться в человеке?

Во-первых, людей пытались переделать уже много раз. Проблема улучшения человека исследуется в философии, начиная едва ли не с «Государства» Платона. По этой же статье проходят евгеника и часть расовых теорий.

Предлагались самые разные проекты, и были максимально точно сформулированы крайние точки зрения.

С одной стороны, это консервативный подход, типичным представителем которого можно назвать Ж.Ж. Руссо: само развитие цивилизации ведет к увеличению неравенства и несчастьям, а ближе всего к всеобщему равенству стоят дикари, потому как различаются лишь строением своих тел. Оснований для скепсиса всегда хватает. Нацизм, как пример самой грубой селекции человека, сводившей его к животному состоянию. Коммунистические идеалы воспитания нового человека также не оправдались — успех А. С. Макаренко не воплотился в больших масштабах.

С другой стороны, социальный и технологический оптимизм, который каждую эпоху порождает новые проекты трансформации человека. Если брать традицию, идущую от того Просвещения, то концепции исправления общества дополнялись идеями воспитания человека. И становились все смелее.