Станислав Бескаравайный - Бытие техники и сингулярность

Смена поколений — самое затратное, что вообще может быть в существовании организма. Ее-то и будут всемерно сдерживать, продляя жизни экономически активным современникам 47.

Таким образом, противопоставление морали и законов, с одной стороны, и свободы самотрансформации, с другой, не может являться основанием для представления образа человека будущего. Люди пытались изменить себя всю историю человечества — ив биологическом смысле становились лишь стандартнее. Поэтому «морфологическая свобода» Макса Мора, как ничем не ограниченное право на изменение себя [296], никогда не существовала и не будет существовать в абсолютной форме. Перед индивидом всегда стоят задачи совершенствования, и в каждую историческую эпоху они обладают своей спецификой, своим вектором. Бороться с таким вектором куда хуже, чем воевать с ветряными мельницами.

Значит ли это, что человек в будущем сохранится неизменным, несмотря на пожелания трансгуманистов? Нет.

Существуют возможности техники, которые не редуцируются к человеческому телу. Слишком сложная система не может управляться слишком простым элементом. И дело не в инфракрасном зрении или шестом пальце. Дело в возможности обработки информации. Например, управление мегамашиной (государством, корпорацией) требует все больших интеллектуальных усилий. Человек не может реально осуществлять функции первого лица в государстве от юности до старости. Общество решило эту проблему расширением базы поиска подходящих для управления людей. Но в рамках общего «антропного стандарта» возможности даже самого талантливого управленца ограниченны. А компьютеры все лучше обрабатывают информацию. Рано или поздно машина станет умнее человека.

Поэтому единственной инструментальной трансформацией человека можно рассматривать экзокортекс: компьютер, который будет дополнением, продолжением мозга. То, что позволит устранить редукцию технической информации к телу человека, к возможностям его нервной системы. Любые другие технологии «отделяются» от человека: костер становится батареей отопления, свеча становится лампочкой, то есть целевая функция сводится к потребностям тела, а побочные факторы устраняются. Но вал информации не ослабевает: от библиотеки — к смартфону, когда все мировые новости и все книги буквально лежат на ладони. Преодолевается вербальный барьер — машина считывает информацию непосредственно с мозга [304].

Промежуточный вывод: трансформации человеческого организма, которые потенциально возможны благодаря новым медицинским технологиям, сдерживаются стандартами техногенной цивилизации, для которой человек — работник и потребитель. Потенциальными трансформациями могут быть либо те, что снижают издержки организма на поддержание социального образа, либо принципиально расширяющие возможности человека по обработке информации.

Образ, к которому могут стремиться консерваторы: человек, работающий в паре с ИИ, причем в настолько тесной, что сложно провести грань между «биологически иницированными» мыслями и «электронными».

Важнейшее промежуточное состояние человека: эрзац-работник

Главное отличие эрзаца /заменителя/ от исходного образца — радикальное сокращение производственной цепочки.

Квалифицированный работник — это человек в своей социальной структуре. Врач учится семь лет, а потом рассчитывает на вполне определенную карьеру и существенный заработок. Инженеры, музыканты, дизайнеры — у всех есть свои этапы профессионального роста. Их сложно печатать, как на ксероксе…

В 1990-е Китай провел индустриализацию, исходя из упрощения действий работника: только вставший к станку крестьянин сидел на конвейере, следил за одним датчиком и нажимал две-три кнопки. Но это вчерашний день. Если говорить о серьезных вложениях и достаточном резерве времени, то полная автоматизация производства достижима уже сейчас.

Другое дело, если может потребоваться быстрое развертывание нового производства — с минимальным обучением максимально дешевых кадров. При том, что обеспечить мгновенное создание промышленных роботов для полной автоматизации невозможно.

Человек на фоне автоматики сохраняет преимущество универсальности.

И такой выход есть. Это работник с айфоном (или в очках с дополнительной реальностью), который получает инструкции почти в режиме реального времени. Программы следят за состоянием производства (системы наблюдения на порядок дешевле — это просто камеры и компьютер) и могут выдавать десятки видеоинструкций в минуту.

Эрзац-медсестра, вероятно, может быть «проинструктирована» уже сейчас. В медицине широко используются телеконференции для постановки диагноза. Эрзац-врач, который получает консультацию и указания от компьютерной программы и может оказать помощь без робота-хирурга (разумеется, не при пересадке сердца) — дело ближайших лет.

Освобождается громадное количество квалифицированных специалистов. Следовательно, почти неизбежно появление производств, где на сколько-то работников-марионеток приходится один осознающий, понимающий инженер. Или «серой», полулегальной клиники, где будет только один «доктор Хаус».

Так будет выглядеть решение образовательной проблемы прекариата.

Частично ситуация эрзац-работника описывается «парадоксом Моравека»: проще автоматизировать сложные математические действия, уже «оцифрованные», чем «аналоговые» действия людей и примитивных станков.

«… предполагается обойти не путем однократного создания и обучения „животной“ нейросети, с последующим ее тиражированием, а вложением денег в рабочие места для низкоквалифицированных. Которые при соответствующей технологической и организационной подготовке производства могут быть довольно эффективными, вспомним учение Тейлора и конвейеры Форда» Л. М. Ваннах 48.

Однако же парадокс уже частично преодолен беспилотными такси, автоматизированными складскими погрузчиками и т. п.

То есть эрзац-работник — явление промежуточное и преходящее. Если говорить об имманентной потребности в нем, о его неустранимом, врожденном преимуществе, то человек нужен прежде всего для общения с человеком.

Работники умственного труда тоже могут выступать эрзацем — если свойства их психики либо же личности делают их заменой более сложной системы. Например, в бухгалтерии преступных группировок очень высоки требования к секретности, оттого проще работать с человеком — особенно хорошо знакомым, — чем с любой техникой, которая совершенствуется так быстро, что скоро сама будет посылать сообщения в полицию.

Каков же человеческий, внутренний предел существования эрзац-работника? До каких пор можно отставать в квалификации и самосовершенствовании?