Карл Шмитт - Диктатура

Я привел здесь эти краткие, только в самых общих чертах намеченные выводы, заслуживающие особого изложения, для того чтобы обратить внимание на ту систематическую взаимосвязь, в которой только и можно исчерпывающе осознать понятие диктатуры пролетариата. Критика высказываний Маркса, Энгельса, Ленина и Троцкого, ныне лучше всего проведенная Г. Кельзеном в его работе «Социализм и государство» (Kelsen Н. Sozialismus und Staat, eine Untersuchung der politischen Theorie des Marxismus. Leipzig, 1920), несмотря на вносимую ей ясность, которая без сомнения отличает каждое исследование этого ученого, не касается тем не менее сути вопроса, поскольку игнорирует широкие идейные взаимосвязи. То обстоятельство, что в работе Кельзена (с. 56) возникает антропологический аргумент о человеческой природе, вызывает здесь особый интерес, потому что теперь он неожиданно начинает служить демократии, в то время как вся прежняя его история свидетельствует о том, что его главным образом использовала для своих целей абсолютистская форма государства (см. выше, с. 18, 133).

Aulard. Histoire de la revolution française. 4 ed. P. 315.

Воззрение, которое я выразил еще в моей статье о диктатуре и осадном положении (Zeitschr. f. d. ges. Strafrechtswissenschaft. Bd. 38 (1916). S. 138 ff.), преобладает в исследованиях по государственному праву, касающихся учредительного собрания и позднейших инстанций. В отношении учредительного собрания взгляды на учреждающую конституцию власть и на разделение властей наглядно представлены Р. Редслобом (Redslob R. Die Staats theorien der französischen Nationalversammlung von 1789. Leipzig, 1912). В отношении понятия диктатуры особенно важны, кроме этого, рассуждения умеренных консерваторов и либералов, которые под влиянием американских конституций воспроизводят аргументы, высказанные Гамильтоном, Джеем и Мэдисоном в «Федералисте». Большое значение этого влияния, на которое указал в своих лекциях Эктон (Acton. Lectures on the French revolution. London, 1910. P. 37), особенно отчетливо прослеживается в дискуссиях о королевском вето, двухпалатной системе и федералистской децентрализации Франции (противоположность федерализма и якобинской диктатуры еще будет затрагиваться в следующей главе), а именно в высказываниях таких мужей, как Малуэ (Arch. Pari. VIII, 590), Мунье, ссылающегося на Делольма (eod. 410, 416), Лалли-Толлендаля, цитирующего Блэкстона (eod. 514–515) и др. Диктаторами позднее называли Робеспьера, Марата, Дантона, Кутона, Кюстина и др… имен не перечесть. Говорили и о «триумвирате диктаторов» ( Aulard . Р. 203, 263), о коллективной диктатуре Конвента, Парижской коммуны, секций выборщиков и т. п. (см. интересную статью Готро (Gautherot. Rev. des Questions historiques. T. 93. P.466)). Когда свергали Робеспьера, кричали: Долой тирана! 18 брюмера, в день удавшегося государственного переворота, – Долой диктатора! Особенно интересно, что диктатуры требует Марат, который у Кропоткина в его «Истории Французской революции» предстает едва ли не анархистом в духе Бакунина и Сореля. см. также: Aulard. Р. 263 и прежде всего речь Марата 25 сентября 1792 г, в Конвенте, где он выступает против «бурных и необузданных народных движений» (mouvements impetueux et desordonnes du peuple), которыми следовало бы руководить мудрому человеку.

Œuvres (Paris, 1804). Т. XVIII. Р. 18, 20. – Э. Цвейг в уже цитированном труде на с. 392 характеризует революционное правительство сначала как «великое Ничто», затем как «владычество Робеспьера», как «коллегиальную диктатуру Комитета общественного спасения (с. 369). в дальнейшем он упоминает также конвенциональную диктатуру (Arch. Pari. LXVI, 674. Zweig. S. 386. Anm. 4). Для теории государства важно следующее, к сожалению, дальше не развернутое высказывание Цвейга: «Если здесь вообще позволительно применять государственно-правовые категории, то можно сказать, что формальное урегулирование государственных потребностей в этот период осуществлялось исключительно административными распоряжениями (в самом широком смысле слова). Полное отсутствие действительных, т. е. (sic) всеобщих, правоустановлений и их замещение административными актами, связанными с конкретными обстоятельствами, составляют собственный отличительный признак этого, как и любого другого, революционного режима».

Наряду с «аграрным законом», «маратизмом» и «Орлеанца в короли!».

См. выше, с. 136, прим. 43. 6 апреля 1793 г., используя аргумент о том, что при диктатуре законы молчат (les lois se taisent), Марат попытался доказать, что Комитет общественного спасения не осуществляет диктатуру. Одновременно он стремится ограничить понятие диктатуры тем, что при ней неограниченная власть непременно передается одному-единственному человеку, на чем, впрочем, настаивал еще и Каутский (Kautsky К. Terrorismus und Kommunismus. Berlin, 1919. S. 28).

Droit constitutionnel. II. Р. 342. – Такое же словоупотребление позволило Р. Хюбнеру ( Hübner R . Die parlamentarische Regierungsweise Englands. Tübingen, 1918. S. 38) назвать английский кабинет, формировавшийся после принятия «ограничительного закона», носителем «абсолютной, даже диктаторской власти в государстве», а затем – поскольку в результате того, что «исполнитель поручения на голову перерос своего начальника», решающим опять-таки стал голос премьер-министра – повести речь о «неприкрытой диктатуре» последнего.

В дальнейшем там, где соответствующее место из Законодательного бюллетеня (Bulletin des lois), Парламентского архива (Archives parlamentaires) или Обозревателя (Moniteur) ясно само по себе из приводимой даты, особые отсылки не приводятся. Напротив, повсеместно даются ссылки на Свод законов (Collection des lois) Дювержье, поскольку, как я могу судить, это издание чаще встречается в немецких библиотеках и, кроме того, отсылает к другим собраниям. В особых случаях цитируется также собрание Бодуэна. Цифровые данные по Законодательному бюллетеню относятся не к частям этого свода законов, а к сплошной нумерации законов и постановлений.

Примеры по конституционно-учредительному собранию: декреты, уполномочивающие на выпуск займов органы государственной власти, поощрения в адрес войсковых подразделений и властных органов, надзор над тюрьмами и контроль количества заключенных ( Duvergier. I, 109), регламентация празднования 17 июня 1790 г. ( Duvergier : I, 255), наставления властям на случай развертывание диктатуры происходит в сфере деятельности городских волнений ( Duvergier : I, 243. И, 327), лишение гражданских прав и вызов частных лиц для отчета на заседаниях собрания ( Duvergier : I, 247)). осуждение некоторых властных актов как «наносящих ущерб национальному суверенитету и законодательной власти» (attentatoires а la souverainete nationale et à la puissance legislative ( Duvergier : I, 465)). декрет, в соответствии с которым приговор властей страсбургской общины о беспорядках в Шлеттштадте должен расцениваться как приговор последней инстанции (. Duvergier: I, 421). постановления об уголовной преследовании и судебном приговоре в отношении отдельных мятежников (. Duvergier : I, 426). Конечно, большинство распоряжений формулировались в том смысле, что собрание в лице своего председателя просит короля принять такие-то меры ( Duvergier: I, 47, 242–243, 289), в частности при беспорядках в отдельных городах ( Duvergier : II, 360, 459). Декрет от 22 марта 1791 г. постановляет, чтобы в отношении беспорядков в бывшей провинции Маконне не начиналось ни гражданское, ни уголовное преследование (. Duvergier : II, 387). Отстаивая интересы сильной исполнительной власти, против вмешательства в дела управления особенно выступал Дюпон де Немур. То обстоятельство, что закон, как «всеобщая воля», должен всегда иметь всеобщий характер, практически, конечно же, не принималось во внимание и конституционным собранием. Наиболее ярким примером тут мог бы быть закон об охоте от 30 апреля 1790 г, в котором ради «охранения личных забав короля» (conservation des plaisirs personelles du Roi) был предусмотрен частный закон (loi particuliere ( Duvergier: I, 168)), который был издан позднее, 14 сентября 1790 г. ( Duvergier : I, 418). Такие законы должны были вызывать протест со стороны таких подлинных рационалистов, как Кондорсе, и укреплять их убежденность в том, что монархия представляет собой учреждение, несовместимое с рациональной формой государственных отношений. Примеры по законодательному собранию (кроме выдачи полномочий на выпуск займов): многочисленные жалобы на отдельных граждан ( Duvergier : IV, 71, 115, 123), вмешательство в случае беспорядков ( Duvergier : IV, 83, 307), решения по распределению должностей ( Duvergier: IV, 85), требование регулярных докладов и отчетов от исполнительной власти ( Duvergier. IV, 215, 276, 289, 291). После свержения короля (10 августа 1792 г.) управление страной осуществляла законодательная власть. см. об этом далее в тексте.