Лоренцо Валла - Об истинном и ложном благе

XXL (1) Сначала призываю самого Иисуса Христа Бога, равно и человека, который обещает нас сделать богами [рядом] с собой, чтобы он помог мне, кто собирается говорить о вещах великих и сокровенных, и внушил любовь к Божественному, каковая подобает не только любому времени, но в особенности же в данный момент. Итак, давайте вообразим и представим в душе то, что не можем видеть глазами. Освобожденная от телесных членов душа тотчас же увидит некий, так сказать, воздух, сияющий не отраженным, а своим естественным светом, и более лучезарным, более сильным, более восхитительным, чем этот наш, который мы видим. (2) Так, если кто-нибудь, наделенный глазами рыси, вознесся бы до середины неба, до которой обычно долетают орлы, он получил бы безмерное наслаждение от самой свободы видеть вдаль и вширь; нам ведь доставляет необыкновенное удовольствие созерцать светящиеся над головой облака и обозревать с высоких гор дали и видеть сверкающие волны моря и в открытом море носящиеся туда и сюда, словно белоснежные голуби, суда. Какой, представим себе, будет та ясность, которая откроется нам, выходящим из темного дома? Особенно когда увидишь, как в каком-то необычном свете мерцают бесчисленные и доселе неизвестные звезды. (3) Что же далее? Ввысь возносится дух силой своей природы, и не с трудом и усилием, как обычно птицы, но с несказанным между тем удовольствием. Думаешь, что скажу, один? Едва вступившему на порог смерти, несомненно, сразу же помогают более 12 легионов ангелов, оснащенных удивительным вооружением (и подобных тем, каких показал рабу своему Елисей 73), которые сделались стражами и защитниками как в жизни, так и в смерти, которые и теперь сражаются против нападающих демонов, носящихся вокруг с криком в надежде или в отчаянии, и вынуждают их, разбитых и обессиленных от ран, не приближаться больше, но обратить тыл и устремиться в бегство с ревом и наводящими ужас воплями, как ты возрадуешься, что избавлен от столь ужасного и жуткого страха перед врагами! (4) Я назвал [их] врагами, пожалуй, недостаточно выразительно. Каким в действительности именем назвать тех, которым ничто не может вернуть нашу милость и помешать быть врагами? Природа их до такой степени нам ненавистна и враждебна, что, во всяком случае, само воспоминание о них, особенно в темноте, в одиночестве, в ночи, в снах, нас приводит в ужас. Ибо не призраков умерших мы трепещем тогда, но, чего действительно следует опасаться, как раз злосчастных како-демонов. Что же, полагаем мы, они сделают, присутствуя лично, особенно после смерти, когда, отпущенные могущественным повелителем, они обрели полную свободу вредить [нам]. Сильны дьяволы, но гораздо сильнее ангелы; если сильнейший Давид, сознавая свой грех, был настолько устрашен видом только одного из них, держащего меч 74, то, несомненно, их, выстроенных в боевом порядке и бросающихся навстречу, не смогут выдержать дьяволы. Даже одного ангела достаточно против всех дьяволов.

XXII. (1) И насколько усилится твоя радость от самого этого преодоления врагов? Я часто ощущал это в себе и замечал в других: если что-то достигалось вопреки клевете завистников, хуле недоброжелателей, притеснению врагов, то это бывало гораздо приятнее, чем если бы было достигнуто без чьего-либо противодействия. Воистину сколь ликовали евреи, одолев врагов, либо египтян, либо филистимлян, либо моавитов? Так что, думаю, они заслуженно радовались опасностям, в которых пребывали, и считали это состояние лучшим, чем если бы оставались в бездействии и в постоянном мире. Не говорю о славе, которая является спутницей победы. Когда Мариам, сестра Моисея и Аарона, исполняла песнь 75, она радовалась не мужеству евреев (была то слава Божья), а счастью, так как видела, что враги их преследовали тщетно и что утонули они в реках. (2) Но наша радость двойная: и потому, что мы увидим демонов побежденными, т. е. вечных врагов, которые никогда не прекращали клеветать, никогда – вредить, никогда – чинить насилия, и потому, что увидим их побежденными и поверженными нами; их мучение не только не сможет вызвать у нас сострадания, но даже не сможет нас удовлетворить. Сами ангелы, которые не были теми [демонами] сражены, тем не менее радуются чрезвычайно, одолевая их, преследуя и уничтожая. И это относительно ненависти к демонам. (3) Теперь о любви к ангелам. Из них еще другие свыше 12 легионов, не вооруженные, но всяческой красотой украшенные, слетев на серебряных крыльях с небесных вершин, возвестят тебе с величайшей радостью, весельем, прелестью, как поющие: „Приди, возлюбленный Господа, приди к триумфу, который тебе уготован в священном граде пред глазами святого народа“.

XXIII. (1) Ты ожидаешь, чтобы я сказал, каким украшением, каким телесным достоинством наделены блаженнейшие духи. Здесь не требуется в виде украшения никакая пурпурная одежда, никакой блеск золота, никакое сияние драгоценных камней, никакое искусство человека; сам триумфальный наряд, величественнее которого ничего не может быть придумано, должен внушать презрение [в сравнении с ангельским]. Если павлины и некоторые другие птицы отличаются столь прекрасным разноцветьем, мало того, если лилии и розы и многие цветы, время жизни которых очень кратко, превосходят любое украшение богатейшего Соломона, то что помыслим мы тогда убранством ангелов? И что будет убранством людей? Красота же ангельских, так сказать, тел, такой будет, чтобы самим видом своим возгласить об их блаженнейшем состоянии и побудить твою душу овладеть равным блаженством. (2) Здесь мне необходимо предостеречь тебя, Босси. В самом деле, и дом твой, который известен среди виднейших и всегда славился замечательными мужами; и предки твои, среди которых твоего деда Антонио, наследником как имени, так и добродетели которого ты должен быть, наше государство называло „вторым Катоном“ и „отцом отечества*; и твой дядя, который к отцовским добродетелям добавил то, что можно было добавить как из богатой культуры, так и из папского достоинства; и твой возраст, и то, что с самого детства ты относился ко мне с неизменным уважением, – все это побуждает меня тебя предостеречь. (3) С большой опасностью для себя (о если бы не потерей себя?) я узнал то, в чем тебя наставляю и, повторяя еще и еще раз, предостерегаю: нет ничего, что равным образом отвлекает молодежь от надлежащих занятий и от всяческой добродетели, как любовь к красоте, либо чужой, либо своей (об опасности же для тела говорить незачем там, где рассуждаем о душе). Чужой [красоте], например, женщин, ибо страсть к прочим вещам умереннее, к женщинам же – сводит с ума, что, полагаю, понято и с противоположной стороны – из страсти, которой пылают женщины к мужчинам. Однако я во всей этой речи упоминаю о нашем поле, так как говорю с мужчинами, но все, что говорю, легко можно обратить и на другой пол. (4) Итак, это влечение к женщинам (умолчу о других и пройду мимо юношеских примеров, которые многочисленны) победило и привело к смерти Самсона 76, храбрее которого никогда никого не было, кого древность, думаю, назвала Гераклом. Здесь и Давид, поистине глава пророков, Бог услаждался его пением, в котором он [Давид] находил удовольствие, которым гордился, – страсть побудила его к прелюбодеянию и убийству 77. Она ввергла Соломона, выдающегося из всех, в мрак наихудшего безумия, так что он почитал вместо богов камни, медь, дерево и это, что еще отвратительнее, в старости 78. (5) Но любовь к собственной красоте – причина также и она не меньшего безумия. И потому выдумали поэты, что Нарцисс, плененный своей собственной красотой, зачах и погиб от любви, поскольку не мог наслаждаться сам собой. Но он истинно красив. Мы же, не знаю как, благоволим более, чем следует, к собственной красоте! Ведь сколь немногие не кажутся себе первыми красавцами? Откуда у Овидия: