Владимир Моисеев - Футурономия. Социум [СИ]

«Что такое на самом деле осквернение? В чем смысл этих актов? Бросить бумажку или окурок можно по лености, но, к примеру, специально изгадить свежепокрашенную стену — это все же труд. «Плохое воспитание», «недостаток образования» и прочие простые объяснения тут не годятся. Мы видим знак перехода политического противостояния «власть — оппозиция» в социальный конфликт «богатые — бедные».

Очень важное наблюдение. Для того, чтобы изгадить что-то, необходимо людям, которые никакого интереса к работе не испытывают совершить определенную работу. А это означает, что осквернение совершается осознанно, в нем видят потребность. Вспомним исследовательницу лени. Это. Им. Надо.

И было бы неправильно сводить конфликт двух культур к противостоянию богатых и бедных. Легко показать, что богатые долисты оскверняют территорию с не меньшим пылом. Кто-то стремится изгадить свежепокрашенную стену своими закорючками, а кто-то сносит одну за другой исторические постройки, чтобы возвести на их месте теремки с башенками. Масштаб деяний разный, но результат одни — осквернение, лишение города индивидуальности, захват культурного пространства.

Потребность объявить своей «собственностью» некую территорию имеет несомненно биологическую природу.

«В природе так: медведь трясет грушу, а потом покрывает кучу плодов своей кучей — оскверняет, чтобы никто больше не съел. То есть осквернение — это примитивнейшая форма присвоения. Когда молодой человек прилюдно оскорбляет свою девушку, и она это терпит — это не совсем и не только распущенность нравов и недостаток воспитания. Это ритуальное осквернение-присвоение, форма первобытной магии. Когда граффити потихоньку переползают из одного спального района в другой — это не плохое воспитание и это не от недостатка культуры. Это — захват территории».

Пока это только игра. Бессловесное напоминание о своем существовании, но рано или поздно, конфликт выйдет на новый уровень. Это повод для разделения.

«Кроме того мира, который изучают политологи, культурологи, политтехнологи и прочие интеллектуалы, видящие жизнь из окошек своих авто и употребляющих направо и налево заковыристые термины, существует совершенно иной мир. Мир «детей улиц». Это другой мир. Увидьте его силу и напряжение в агрессивном расползании граффити, увидьте его экономическую составляющую в продажах алкоголя и сигарет, услышьте его послания в приблатненной, а иногда матерной скороговорке рэпа и завываниях панк-рока. Этот мир выползает из убитых спальных районов, из вагонов подземки, из заплеванных подъездов, и выходит на свет, помечая занятую территорию мусором и уродливыми надписями. Это мир подростков с сорванной психикой, мир детей с прокуренными легкими, мир молодых людей с посаженой печенью и пропитыми мозгами. В нем мало интеллекта… пока. В нем нет силы… точнее, его сила направлена на внутреннее разрушение… пока. В нем нет организации, да ему и не нужна организация, его инстинкты просты…и безошибочны».

Мы наблюдаем за тем, что игра становится важнее культуры. Это имеет большое значение для понимания будущего. В свое время рост достатка обеспечил переход от выживания к культуре. Сейчас наблюдаем вытеснение культуры игрой. Игра проще и веселей. Религия, наука, образование, литература, искусство, театр и все-все-все пропитываются игрой, потому что есть такая возможность. Осквернение — самый простой способ уничтожить культуру.

Николай Усков довел эту мысль до логического совершенства [81]. Это чтобы ни у кого не возникло сомнения, о чем идет речь.

«Следует ратовать не за фундаментальные ценности, а за их низвержение и разложение. Разврат всегда казался лично мне привлекательным, но теперь в нем, быть может, впервые появилось что-то гражданственное, пафосное, государственное. Возвращение к биологии, обнуление наших цивилизационных табу, возможно, снова сделает нас просто людьми».

Что заставляет людей почувствовать свою принадлежность к долистам, признать их социально близкими? Большую роль играет начавшееся разделение социума, не заметить которое невозможно. В статье А. Кузьмина об этом сказано так:

«Почему осквернение? Откуда это стремление к примитивному, докультурному захвату территории? Может быть, обеспеченные читатели не слышали этих слов, но в небогатых слоях московского общества давно созрело такое выражение: «Центр — не наш». Бедные, а в их число входят не только пролетарии, но и учителя, врачи, прочие бюджетники, ощущают себя чужими в центре родного города. Он не для них. Их место — в гетто. Какова реакция обитателей гетто на социальную несправедливость? В целом, мы это знаем».

Раздел проходит вовсе не по классам, как можно было бы подумать. Он имеет более глубокую природу. Элита, организуя свои обособленные поселения, выделит в них место для морлоков. При любой степени развития техники и автоматизации живая рабочая сила никогда не помешает, хотя бы для того, чтобы поддерживать автоматику в рабочем состоянии. Морлоки понадобятся и для развлечения: будут плясать, в трубы дуть да песни петь. Совсем другое дело долисты. Эти элите не нужны. Балласт. Гетто — вполне устраивающее элиту решение. Взаимное неприятие может быть преодолено полным прекращением общения. Элита готова жить отдельно, мнение долистов их не интересует. Привыкнут.

Подобное разделение может оказать на будущее сильное воздействие, последствия которого предсказать очень трудно. Психология толпы плохо подчиняется логике и способна преподнести неприятные сюрпризы. В статье Анны Фенько рассматривается один из факторов, который обязательно будет действовать в гетто [82].

«В 1969 году американский психолог Филип Зимбардо провел простой эксперимент. Он припарковал две одинаковые машины без номеров на двух разных улицах: одну — в неблагополучном нью-йоркском Бронксе, а другую — в Пало-Альто в Калифорнии, где живут, в основном, университетские профессора. В Бронксе бесхозную машину начали «раздевать» через десять минут, причем не какие-нибудь подростки-хулиганы, а прилично одетая семейная пара с ребенком, которые деловито сняли с автомобиля аккумулятор и решетку радиатора. Через пару дней все стекла в машине были разбиты, сам автомобиль выпотрошен, а оставшийся скелет служил площадкой для детских игр. Машина в Пало-Альто простояла нетронутой неделю, после чего Зимбардо взял молоток и разбил в ней одно из окон. Через несколько часов машину в благополучном квартале уже нельзя было отличить от машины в Бронксе — она была полностью разобрана на детали и перевернута вверх дном. Сделали это не заезжие хулиганы, а благопристойные местные жители».