Витторио Страда - Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

«действенная сила, сконцентрированная в государственной власти, которая в состоянии исполнить сознательную волю большинства против сопротивления меньшинства, в руках которого находится экономическая власть; это и только это, по Марксу, есть диктатура пролетариата. Эта диктатура не только совместима с демократическим режимом, но может существовать исключительно в рамках демократической структуры, там, где последовательно осуществляется правление большинства и сохраняется полное политическое равенство всех граждан. Подобная диктатура мыслима лишь при условии, когда пролетариат действительно собрал вокруг себя „все здоровые элементы“ нации. Правительство, представляющее эту „диктатуру“, будет „национальным правительством“ в самом полном смысле слова» [438] «Рабочий Интернационал», 1918, № 3 – 4, с. 73 – 76. .

Поскольку Мартов именно так понимал диктатуру пролетариата, он был вне себя, когда узнал, что западные левые социал-демократы, такие, как Клара Цеткин и Франц Меринг, не только оправдывали диктатуру большевиков, роспуск Учредительного собрания, лишение политических прав целых социальных групп и террор, но дошли до того, что особый опыт отсталой России превратили в универсальный и, как это сделала Клара Цеткин на страницах «Правды», объявили путь «через диктатуру к демократии» единственно верным путем к социализму. Столь низкое их падение, считал Мартов, было результатом общей варваризации, вызванной «катастрофой мировой войны», которая экономически низвела Европу до уровня Азии. Только этим можно было объяснить, что

«тамбовский мужик, деклассированный и примитивный с экономической точки зрения… едва отмывшись после четырех лет казарменной жизни, благодаря школе, пройденной на фронте, и некоторым связям с городским современным пролетариатом теперь диктует формы своей революции идеологическим руководителям рабочих масс развитых стран».

С большой тревогой Мартов наблюдал, как «Азия» навязывает «сынам Европы» свою большевистскую идеологию [439] См.: Л . Мартов . Диктатура и демократия, с. 21 – 23. .

С началом революции в Австрии и Германии в октябре – ноябре 1918 года меньшевики приветствовали «начало социалистической революции на Западе», надеясь на то, что она европеизирует грядущую русскую революцию: прогрессивная Европа шла на помощь своему «арьергарду… отсталым странам Востока и прежде всего революционной России, раздавившей царизм». С большим облегчением Мартов мог теперь сказать «немецким товарищам»: «Сейчас мы смотрим на Берлин, а не на Москву как на центр революции». Германия, становившаяся «сердцем мировой революции пролетариата», должна была, по его мнению, оказать помощь «отсталым странам, которых привела к революции военная катастрофа», и «помочь им выйти из тупика, в котором они оказались». Так российские меньшевики, получив толчок со стороны, надеялись избежать прямого столкновения с господствовавшими в России большевиками [440] Л . Мартов . Ein Brief an die deutschen Genossen («Der Sozialist» 28. XII.1918, № 52). – In: A . Asher ( ed .). The Mensheviks in the Russian Revolution. Ithaca, 1976, p. 117 – 118. См. также: Призыв меньшевиков «к социалистам всех наций». – «Известия», 26 ноября 1918 года, № 258 (522). .

В то же время, поскольку перспектива революции на Западе была благоприятной, а гражданская война превратилась в обычную борьбу между «красными» и «белыми», меньшевики могли пойти на некоторые уступки большевистскому режиму, который в их глазах был единственным защитником революции против контрреволюции, белогвардейщины и иностранной интервенции. Учитывая это, меньшевики отказались от требования нового созыва Учредительного собрания и приняли советский строй «как факт, но не в принципе» [441] Партийное совещание РСДРП 27 декабря 1918 – 1 января 1919 года. М., 1919, с. 24. . Отказавшись от старой позиции «третьей нейтральной силы», они выступили в двоякой роли официальной, но «непримиримой» оппозиции советскому строю: как лояльные защитники России от контрреволюции и как непримиримые противники «утопической» экономической политики, большевистского террора. С этого момента постоянные призывы к соблюдению «Советской конституции» превратились в боевой клич и самое сильное орудие меньшевистской пропаганды.

Изгнанные из Советов 14 июня 1918 года меньшевики благодаря этой новой оппозиционной политике временно вновь стали легальной партией, и 30 ноября 1918 года их даже опять допустили в Советы. Растущее напряжение между лояльностью и оппозиционной непримиримостью со всей определенностью подчеркнул VII съезд Советов в декабре 1919 года. На открытии съезда Федор Дан торжественно обещал, что меньшевики присоединятся к «единому революционному фронту… в защиту революции». Но затем выступил Мартов с яростным разоблачением «систематического нарушения» большевиками Советской конституции, которую они сами и разработали. Клеймя «бюрократическое вырождение» советской государственной власти, он требовал «восстановления Советской конституции», равноправия «для всех трудящихся города и деревни, свободы печати, объединений и собраний, равноправия всех граждан перед лицом народных судов, которые должны действовать на основе четко сформулированных законов» и, что особенно важно, отмены всех репрессивных мер, арестов и террора [442] См.: Седьмой Всероссийский съезд Советов рабочих, крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов. М., 1920, с. 56 – 62. .

Ленин с презрением отверг призыв Мартова восстановить советскую демократию, государственные правовые основы, гражданские и политические свободы, назвав все это шагом «назад, к буржуазной демократии и ничего больше», и, раздавив в зародыше все иллюзии меньшевиков, заявил под бурные аплодисменты: «И вот когда мы слышим такие декларации от людей, заявлявших о сочувствии нам, мы говорим себе: нет, и террор и ЧК – вещь абсолютно необходимая» [443] В . И . Ленин . Полн. собр. соч., т. 39, с. 416. .

Меньшевики не имели особого успеха и в июле 1919 года, когда в своем обращении, озаглавленном «Что делать?», предложили умеренную альтернативу типа нэпа вместо экономической политики «военного коммунизма». Будучи сторонниками смешанной экономики, при которой крестьяне, получив землю и освободившись от реквизиций и принуждений, могли бы работать на рынок, меньшевики потребовали денационализации мелкой промышленности, ограничения государственной собственности только крупными промышленными предприятиями, объединения государственного и частного капитала в некоторых отраслях промышленности и сохранения частной собственности в других сферах [444] См.: Ко всем рабочим и работникам: что делать? – Сборник резолюций и тезисов ЦК РСДРП и партийных совещаний. Харьков, 1920. . Их экономическая политика предусматривала легализацию советского строя и восстановление гражданских и политических свобод. Когда же в марте 1921 года Ленин объявил о нэпе, приняв экономические меры, похожие на те, которые предлагали меньшевики, он сделал это только потому, что советская экономика действительно находилась в состоянии застоя, но при этом он абсолютно игнорировал реформы «в политической области» как обязательное условие проведения этого курса. Поэтому не удивительно, что Мартов не принял нэп Ленина, считая такую политику «зубатовщиной чисто экономических уступок без каких-либо изменений политического порядка» [445] [ Л . Мартов .] Ленин отступает. – «Социалистический вестник», 18 марта 1921 года, № 4. .