Витторио Страда - Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

Во вступительной статье к первому тому «Маркс-штудиен» (в котором были помещены следующие работы первостепенной важности: критика Гильфердингом учения Бёма-Баверка, «Существенная функция правовых институтов» Реннера и «Причинность и телеология» Макса Адлера) выдвигалась программа развития марксизма как «сознательного распространения результатов и методов марксистского мышления в контексте всей современной духовной жизни, то есть в связи с содержанием философской и социологической деятельности современности» [646] «Маркс-штудиен», 1904, т. I, с. VII – VIII. . Таким образом, подтекст этого издания свидетельствовал о наличии связи между дискуссией о ревизионизме и диспутом о методах (Methodenstreit). Рецензируя этот том для журнала «Архив фюр социальвиссеншафт унд социальполитик», Конрад Шмидт не преминул указать на наличие подобного аспекта и, более того, подчеркнуть «созвучность» проблематики этого журнала работам Макса Вебера [647] См.: К . Шмидт . Новые работы Маркса и о Марксе. – «Архив фюр социальвиссеншафт унд социальполитик», 1905, т. XX, с. 397. .

Назревшая необходимость соединения результатов «диспута о методах» с основополагающими пунктами дебатов о ревизионизме заключалась для сторонников австромарксизма (и в особенности для Макса Адлера) в том, что застой, в котором оказалась марксистская дискуссия, проистекал из некритичного и расплывчатого определения понятия «наука» [648] См.: М . Адлер . Причинность и телеология в рамках дискуссии о науке. – «Маркс-штудиен», Вена, 1904, т. IV. . Особого накала полемика достигла прежде всего по вопросу о толковании категории необходимости, которая в интерпретации Каутского фигурировала как естественный и бесспорный коррелят научности марксизма.

Обращение к вопросу о методах и содержании социальных наук, предпринятое «марксистами II Интернационала», затрудняет работу по их политической классификации, согласно столь же безапелляционному, сколь и мистическому противопоставлению «ортодоксов» и «ревизионистов». Отсюда хрупкость такой их категории, как «каутскианцы», предложенной Маттиасом под непосредственным влиянием «критического марксизма» Корша [649] См.: Э . Маттиас . Каутский и каутскианизм. Функция идеологии в германской социал-демократии до первой мировой войны. – «Марксизмус-штудиен», 2-я серия, Тюбинген, 1957, с. 151 – 197. . Данная классификация почти не учитывает динамичность и разнообразие теоретической картины европейского марксизма начала столетия, не принимает во внимание того факта, что требование научности и особого рода критичности, необходимость новой постановки проблемы соотношения марксизма и философии с целью разрешить эту дилемму не только выдвигались Лукачем и Коршем в 20-е годы, но уже разрабатывались детальным образом как программные вопросы работы журнала «Дер кампф».

Австромарксизм выступил, таким образом, как наиболее яркий пример контактов марксизма с большой европейской культурой, которые на рубеже столетий, особенно после русской революции 1905 года, становились все более широкими и тесными. Как отмечает по этому поводу Эрик Хобсбом, исследуя данную взаимосвязь, а именно распространение марксизма в кругах научной и академической культуры,

«в журнале Макса Вебера „Архив фюр социальвиссеншафт унд социальполитик“ были напечатаны между 1900 и 1904 годами только четыре статьи на эту тему, в период же между 1905 и 1908 годами таких статей было уже 15, а докторских диссертаций о социализме, о рабочем классе и на подобные темы в 90-е годы было в среднем две-три, в период между 1900 и 1905 годами – четыре, в 1905 – 1907 годах – 10,2, и в 1909 – 1912 годах – 19,7» [650] E . J . Hobsbawm . La cultura europea e il marxismo fra Otto e Novecento. – In: Storia del marxismo, vol. 2, p. 65. .

Как уже отмечалось, связь, установленная сторонниками австромарксизма между диспутом о методах и дискуссией о ревизионизме, касалась прежде всего категории необходимости. Глубокое переосмысление этой категории и проистекавшая отсюда критика однолинейности понятия «историческая закономерность» обусловили переосмысление проблемы интеллигенции, а также переоценку соотношения форм капиталистического развития и роли государства.

Острота ощущения этих проблем была изначально присуща австрийской социал-демократии, так как с самого момента своего зарождения она посвятила себя решению проблем габсбургского государства. Объединение «умеренных» и «радикалов» на основе принципов Хайнфельдской программы превратило партию в организацию, единственно способную выразить интересы всего многонационального населения империи [651] См.: H . Mommsen . Die Sozialdemokratie und die Nationalitätenfrage im Habsburgischen Vielvölkerstaat 1867 – 1907. Wien, 1963. . Упорный торг вокруг национального вопроса, а также наличие в руководящей группе еврейского интеллигентского большинства, воспитанного на культурных традициях Центральной Европы, уже в 90-е годы прошлого столетия представляли собой характерную черту австрийской социал-демократии в отличие от германской. Отдельные группы интеллигенции из образованных кругов средней буржуазии уже начиная с 1886 года (то есть еще до съезда в Хайнфельде) стали собираться вокруг еженедельника «Ди гляйххайт», основанного Виктором Адлером, а с 1895 года их центром стала «Арбайтер-цайтунг». Виктор Адлер, врач по профессии и близкий друг Зигмунда Фрейда (с которым в молодости дрался на дуэли), был перебежчиком из лагеря либералов наряду с другими харизматическими лидерами наиболее активных политических группировок конца столетия – прежде всего такими, как христианский социалист Карл Люгер (получивший известность на посту бургомистра Вены), пангерманист Георг Риттер фон Шёнерер и сионист Теодор Герцль. Если отступничество этих представителей интеллигенции объяснялось прежде всего крахом габсбургского либерализма, неспособного справиться с проблемами урбанизации, удовлетворить запросы быстро нарождавшегося индустриального общества, порожденного техническим переворотом конца столетия в условиях аграрной и мелкобуржуазной среды, то силой, способной хотя бы в начальной стадии творчески подойти к решению еще нетронутых или просто-напросто назревавших и разраставшихся проблем, была социал-демократия. Ее способность остро ощущать проблемы политики и идеологии, организационно решать крайне разносторонние и многообразные культурно-социальные вопросы (социал-демократия объединяла в своих рядах представителей самых широких политических кругов – от анархистов до монархистов), ее педантичное отношение к решению весьма сложных институциональных проблем вполне оправдывают присвоенное ей ироническое наименование «К.К.», то есть «кайзеровско-королевская (или, если применить знаменитое выражение Р. Музиля, „каноническая“) социал-демократия». Наименование это было употреблено Карлом Люгером, одним из наиболее активных и ярых ее противников. Но существует и другая сторона – способность притягивать к себе интеллигенцию, научный и академический мир. Поэтому в австрийских университетах в отличие от германских «систематической дискриминации» марксистской интеллигенции не наблюдалось [652] E . Hobsbawm . Op. cit., p. 80. . Поэтому совсем не случаен тот факт, что Карл Грюнберг, который вместе с Лудо М. Гартманом и Штефаном Бауэром основал в 1893 году «Фиртельяр фюр социаль- унд виртшафтсгешихте» (один из наиболее серьезных журналов по экономической и социальной истории в немецкоязычных странах), в 1910 году приступил к публикации на своей венской кафедре периодического издания «Архив фюр ди гешихте дес социализмус унд дер арбайтербевегунг», доступного социалистическим теоретикам-интеллектуалам, не прошедшим школы Каутского. В качестве наиболее доступного и гибкого орудия культурно-политического просвещения «Архив» Грюнберга имел своим аналогом по теории общественно-исторических дициплин «Архив» М. Вебера, определяемый Хобсбомом как, «возможно, единственный немецкий печатный орган по научно-общественным вопросам, доступный для тех, кто или был близок к социализму, или находился под его влиянием, или прямо отождествлял себя с ним» [653] Ibidem. .