Фрэнсис Паркер Йоки - Imperium. Философия истории и политики

Все это позволяет легче понять, почему материализм смог убедить себя в том, что нации являются создателями культуры, несмотря на то, что справедливо обратное.

Культура начинается с веры и мистики, когда мир мысли и мир действия подчинены самоочевидному порядку и авторитету. Дальше она развивается по пути возрастания роли интеллекта, пока не достигает рационалистической паузы, когда интеллект полностью освобождается от веры и инстинкта, все анализирует, расчленяет и мобилизует. На самой последней стадии, в эпоху поздней цивилизации, культура вновь собирает все вместе, утверждает свое единство, придавая всем своим жизненным проявлениям окончательную форму, и возвращается к символическому авторитету и мистицизму своих истоков.

Эта биография культуры прослеживается в каждой форме жизни, включая нации.

Культура породила свои нации через династии . Идея династии неприемлема для классической культуры и не известна в арабской. Но западные нации, с уникальной силой и интенсивностью выражающие западную культуру, остаются династическими, даже упразднив династию. Они либо требуют другой династии, либо стремятся очистить династическое чувство от личности суверена. Смысл династии — в утверждении политической преемственности прошлого и будущего. Политическая история Запада испокон веков была историей династий.

Разные племена — швабы, франки, саксы, баварцы и тюрингцы — объединились в германскую нацию благодаря династической идее империи, творению Карла Великого. Аналогично династиями были сформированы французский народ и нация. На основе разных франкских и вестготских элементов династия Капетингов создала нацию и язык. Если бы династия основывалась на речи, было бы две Франции: франко-романская на севере и провансальская на юге.

Династии создали нации, сосредоточив свои мистические чувства на пассионарном символе. Нации создали расы и языки. Итальянский письменный язык связывается главным образом с именем Фридриха II из династии Гогенштауфенов, предпочитавшего юг и сделавшего этот язык официальным и разговорным в империи. Португальский народ и язык являются результатом того, что в 1095 г. король Кастилии Альфонсо VI Храбрый отдал эту территорию в качестве приданого своей дочери Генриху Бургундскому (Henry of Besancon). Этому династическому творению Бразилия обязана тем, что сегодня говорит по-португальски. Дом и королевство Лотарингия прекратили свое существование в IX веке из-за того, что Лотарь II не оставил [законных] наследников. Если бы его династия продолжилась, тогда в европейской истории, возможно, были бы нация, народ, королевство и государство Лотарингия с особым языком. Английский народ, нация и язык являются результатом нормандского завоевания и основания Нормандской династии, которая существует до сих пор. Прусская нация является творением династии Гогенцоллернов, австрийская — Габсбургов.

Западная политика по форме всегда была династической, что ощущалось все сильнее по мере возвышения культуры. Ритмические циклы великих войн приняли династическую форму: освободившийся где-либо трон вызывал войны за наследство. Даже в 1870 г. предлог, выдвинутый Наполеоном III, чтобы начать войну против Пруссии, был династическим. Наполеон Бонапарт был повержен тысячелетней династической традицией, которую он настроил против себя, посадив на троны своих братьев и маршалов как основателей новых династий вместо низложенных старых.

На данном этапе западной истории идея династии канула в Лету лишь на первый взгляд. Сама по себе тысячелетняя империя — это династическая идея. Генеалогическая преемственность правящего дома является только мощным символом преемственности, служащим для удовлетворения инстинкта. Западный интеллект в период своего царствования (1750–1950) требует аналогичной преемственности, меняя только символ: вместо крови королевского дома он превозносит клочок бумаги — конституцию.

В 2050 г. читатель сможет увидеть вокруг себя завершающую форму выражения западного династического чувства. В рационалистические времена символ в виде королевского дома стал неубедительным, и если его не упраздняли полностью, то всего лишь терпели. Для рационалиста гораздо большей реальностью обладал лист бумаги. Теперь, когда История спокойно расправляется с рационализмом, лист бумаги тоже утратил доверие. Мы стоим на пороге новой эпохи, посвященной восстановлению Авторитета.

Национальный стиль высокой культуры столь силен, что оказывает формирующее воздействие даже на соседнее население. Примеры внешнего населения, принявшего западный национальный стиль благодаря своей географической близости, — это Балканы, Польша, Богемия и Россия. Этого оказалось достаточно, чтобы у некоторых элементов внутри культуры создалось впечатление об этих пограничных общностях как входящих в состав культурного организма. Поверхностный ум в этом плане удовлетворяется тем, например, что один-два высокоодаренных человека из-за границы попадают под влияние духа культуры и творят или действуют в ее стиле. В 2050 г. вряд ли кто-то поверит, что еще в середине XX века Россию считали европейской нацией. Данная ошибка была всего лишь одним из результатов влияния рационализма на национальный стиль культуры.

Разум (reason) в своей свободной беспочвенной форме является образом мысли, пригодным для решения механических проблем, но неприменимым к органическим явлениям. Например, каждый организм рождается и умирает. Какой в этом резон? Вопрос бессмысленный с органической точки зрения. Почему организм должен умирать? Никто не может назвать причину (reason) . Все это, однако, относится к эмансипированному, неорганическому разуму. Религия пользуется разумом, но в рамках, задаваемых верой. Эмансипированный разум — рационализм — не признает дисциплины, накладываемой сверху как естественными закономерностями, так и выходящими за их пределы верой или религией. Но все же организм умирает, хотя рационализм громко настаивает на том, что в этом нет необходимости. Продолжительность человеческой жизни в 70 лет не является логической необходимостью. Будь организмы вечны, это не оскорбляло бы логику . Эта неприспособляемость логики и разума к органическим ритмам основательно повлияла на идею нации в рационалистический период.

Лабораторная логика, отвергавшая Бога и человеческую душу, определенно не собиралась признавать национальную идею. Наибольшее, что она была готова признать, — это существование великого множества индивидов. На деле такую позу трудно было сохранять даже самым непрошибаемым материалистам, и в своих писаниях они постоянно соскальзывали к фигурам речи, обнаруживающим, что они тоже мыслят в терминах высшей идеи, неистребимой в каждом из этих индивидов.