Жозеф Местр - Санкт-Петербургские вечера

Так что не станем удивляться, если это божественное учение, будучи в той или иной степени известным Сенеке, отразилось в его трудах множеством характернейших черт. И я надеюсь, что обсуждение этого частного вопроса, встретившегося нам, так сказать, по пути, нисколько вам не наскучило.

Ну а что до Лагарпа — я ведь о нем совсем забыл! — что же мне сказать об этом человеке? Ради его дарований, ради его благородной решимости, искреннего раскаяния и неизменной твердости простим ему все, что наговорил он о вещах, в которых ничего не смыслил, или о тех предметах, которые пробуждали в нем еще не вполне угасшие страсти. Да почиет в мире\ Однако и нам, господа, пора отправиться почивать в мире. Сегодня мы немного увлеклись: ведь уже два часа ночи. А впрочем, раскаиваться нам не стоит, ибо никто в огромном этом городе не провел свой вечер так невинно, а потому и так счастливо, как мы с вами. Почием в ми-ре\ И пусть этот безмятежный сон, плод предшествовавших ему трудов и безгрешных удовольствий, станет подобием и залогом того бесконечного покоя, который даруется лишь после дней, прошедших так, как протекли для нас эти часы!

1. (Стр. 455. «Исследование внутренней очевидности христианской религии»)

На наш язык книга эта переведена под следующим названием: «Взгляд на достоверность христианской религии, рассмотренной в своей собственной сущности, сочинение г-на Дженнингса» (Париж, 1764, in 12°). Переводчик, г-н Летурнер, позволяет себе искажать и калечить текст без всякого о том уведомления, — чего, полагаю, не следует делать никогда. Больше пользы принесет чтение снабженного примечаниями перевода аббата Феллера (Льеж, 1779, in 12°). С точки зрения слога данный перевод уступает первому, но сейчас речь не о том. Перевод Летурнера замечателен своим эпиграфом, как будто специально предназначенным для нашего века: «Вы меня почти убедили сделаться христианином» (Деян. 26, 28).

2. (Стр. 471. «...не было ничего более мирного, законного и свободного, чем проникновение христианства в Японию...»)

Совершенно справедливо, и чтобы в этом убедиться, достаточно заглянуть в письма св. Франциска Ксаверия. 20 июня 1549 года он писал из Малаги: «Я отправляюсь (в Японию); я буду третьим по счету. Со мною едут Косма, Туриани и Жан Фернан. Сопровождают нас три христианина-японца, люди редкой честности... Желая получить священников для наставления в христианской вере, японцы отрядили недавно послов к вицекоролю Индии». А 3 ноября того же года он пишет из Конгошимо в Японии, куда прибыл от 5 августа: «Двое бонз и множество других японцев отправляются в Гоа, чтобы учиться там христианской вере» (5. Francisci Ха-verii India ар. epistolae. Wratislaviae, 1734, in 12°, p. 160 et 208).

3. (Cmp. 474. «Вольтер... возражает: Марк Аврелий и Эпиктет постоянно говорят о любви к Богу»)

См. «Мысли Паскаля» (Париж, Ренуар, 1803, 2 тт., in 8°, т. И, с. 328). В этом месте у Вольтера что ни слово, то грубая ошибка. Ибо, не говоря уже о слове постоянно, которое звучит здесь совершенно нелепо, следует заметить, что говорить о любви к Богу — это вовсе не то же самое, что просить у Бога способности Его любить■, а именно так сказано у Паскаля. И потом Марк Аврелий и Эпиктет — не религии, а люди. Паскаль отнюдь не говорил (хотя и мог бы): Ни один человек, не исповедовавший нашу религию, не просил и т. д. Он сказал нечто совершенно иное: Ни одна религия, кроме нашей и т. д. И что за важность, если тот или иной человек что-то говорил о любви к Богу? Главное — не говорить о ней, а иметь эту любовь в сердце и внушать ее другим — внушать, опираясь на всеобщие основания, доступные рассудку всякого человека. Именно это и было совершено христианством, философия же этого не сделала, не сделает и сделать не способна. Повторим еще раз: у философии нет власти над сердцем человеческим — Circum praecordia ludet. Она ведет свои игры вокруг сердца, в глубину же его не проникает никогда.

4. (Стр. 475. «...вы нисколько не усомнитесь в том, что он имел в виду именно христиан»)

«Что значат, — говорит он в LXXVIII письме, — что значат самые жестокие болезни по сравнению с дыбой, огнем, раскаленным железом; с теми муками, которые изощренная жестокость причиняет членам, уже истерзанным прежними ранами? И однако, посреди этих мучений у человека не вырвалось ни единого стона, ни единой мольбы; мало того — он сумел не проронить ни слова, но и этого мало — он мог смеяться и даже от всего сердца». И в другом месте: «Так что же? Если железо, которым сначала грозят бесстрашному человеку, затем вонзают в его тело и медленно режут на части; если жертву заставляют смотреть на собственные внутренности; если, чтобы сделать боль еще острее, пытку прерывают, а потом начинают сызнова; если едва затянувшиеся раны вновь терзают, чтобы брызнула из них свежая кровь, — то разве не испытывает человек страха и боли? Бесспорно, он страдает, ибо нет такого мужества, которое могло бы заглушить физическое ощущение, но страха он не чувствует; на собственные муки он взирает свыше» (Сенека. Нравственные письма, LXXXV).

Так о ком же вел речь Сенека? Неужели до христианских мучеников существовали образцы подобного зверства с одной стороны и подобной неустрашимости — с другой? Сенека видел мучеников при Нероне, Лактанций (28)изображал их страдания при Диоклетиане, (29)и есть веские основания полагать, что когда Лактанций писал об этом, он вспоминал только что приведенные места из Сенеки. Следующие два фрагмента особенно замечательны по своей близости:

Si ex intervallo, quo magis tormenta sentiat, repetitur, et per siccata viscera recens dimittitur sanguis (Senecae Epistolae morales, LXXXV).

Nihil aliud devitant quam ut ne torti moriantur... curam tortis diligenter adhibent ut ad alios cruciatus membra renoventur, et reparetur novus sanguis ad poenam (Lact. Div. instit., lib. V, cap. II (de Justitia)).

5. (Стр. 476. «...и тут же (Плутарх) говорит о соблюдении субботы, повержении к стопам, постыдном сидении на корточках и т. д.*)

У евреев (и, вероятно, у других восточных народов) утрату чего-то драгоценного или какое-то великое несчастье человек оплакивал сидя, — и потому сидеть (siéger) и плакать часто употребляются в Священном Писании как синонимы. Например, следующее место из Псалмов (совершенно изуродованное в наших скверных переводах): Surgite postquam sederitis, qui manducatis panem doloris (Ps. 126, 2) означает: «Утешьтесь после плача, о вы, которые едите хлеб печали!» Множество других текстов свидетельствует о том же обычае, вовсе не чуждом и для римлян: ведь когда Овидий говорит о Лукреции:

......Passis sedet ilia capillis,

Ut solet ad nati mater itura rogum

(Ovidii Fasti, 11,813-814), он, конечно, описывает не обычную позу сидящей женщины; а когда дети Израиля садятся в храме, чтобы оплакать свои несчастья и прегрешения, они, безусловно, не устраиваются на своих сиденьях поудобнее (Иуд. 20, 26 и слл.). Представляется достоверным, что при подобных обстоятельствах сидели на земле на корточках, и именно на эту позу намекает Плутарх своим выражением, которое нелегко перевести на наш язык. Гнусное заседание (assise ignoble) было бы подходящим переводом, если бы слово assise не утратило, подобно слову session, свой первоначальный смысл.