Жозеф Местр - Санкт-Петербургские вечера

И не без глубоких оснований наша религия возвела на алтарь поцелуй мира, — я, кстати, припоминаю, как, листая труды святых отцов, встречал там отрывки, где они сетуют на то, что грех дерзнул подчинить своим бесчинствам даже этот святой и таинственный символ. 1Но пусть он утоляет прихоти бесстыдства и повергает в ужас целомудрие или смеется на устах супруги и матери, — откуда его всеобщность и могущество?

Наше единение друг с другом проистекает из нашего единства в Боге, столь прославленного и самой философией. И вся система видения вещей в Боге Мальбран-

ша есть лишь великолепный комментарий к знаменитым словам ев. Павла: «В нем мы имеем жизнь, движемся и существуем». Пантеизм стоиков и Спинозы есть порча и извращение этой великой мысли, но даже здесь дает о себе знать тот же принцип, то же стремление к единству. И когда в великой книге изумительного Мальбранша (остающегося в таком небрежении в своем неблагодарном и слепом отечестве) я впервые прочел, что «Бог есть место духов, подобно тому как пространство есть место тел», 2эта ослепительная вспышка гения поразила меня настолько, что я готов был пасть на колени. Люди редко произносили слова столь прекрасные.

Когда-то пришло мне на ум перелистать сочинения г-жи Гюйон, — единственно лишь потому, что рекомендовал их мне лучший из моих друзей, Франсуа из Камб-ре. (4)Я наткнулся на одно место из комментария к Песни Песней, где эта славная женщина сравнивает человеческие умы с бегущими водами: у них один источник — Океан, и непрестанное их движение имеет единственную цель — возвращение в его лоно.

Это уподобление и далее развивается с большой точностью, но прозаические фрагменты, как вы знаете, не остаются в памяти надолго. По счастью, я могу найти для него замену, прочитав невыразимо прекрасные стихи Метастазио, 1 (5)который переводит г-жу Гюйон, — (если только это не было каким-то чудесным совпадением):

. . . musarum comitem, cui carmina semper Et citharae cordi, numerosque intendere nervis.

( Virgilii Aeneis, IX, 775-776)

L’onda dal шаг divisa Bagna la valle e il monte:

Va passagiera in fiume;

Va prigioniera in fonte:

Mormora sempre e gerne Finche non torni al mar;

Al mar dove ella nacque,

Dove acquisto gli umori,

Dove d’a lunghi errori Spera di riposar. 304 304 Пьетро Метастазио. Артаксеркс. III, 1. Вот упомянутый в тексте отрывок г-жи Гюйон: «Бог есть наша последняя цель, и потому душа наша непрестанно вливается в него, как в свой центр и предел, смешивается с ним и преображается, уже никогда его не покидая. Так и река — вода, вышедшая из моря и от него отличная — оказавшись вне своего источника, силится посредством разнообразных движений вновь к нему приблизиться, пока, наконец, не впадает в него, не растворяется и не исчезает в нем. Теперь она снова смешалась и потерялась в нем, как была она смешана и растворена в нем прежде, и теперь она вновь от него неотличима» (Комментарии к Песни Песней, in 12 е , 1687, гл. II, ст. 1). Знаменитый друг г-жи Гюйон выразил ту же идею в своем Телемахе: «Вечный разум, — говорит он, — подобен великому океану света и знания; наши духи подобны маленьким ручейкам, из него истекающим, которые затем возвращаются к нему, чтобы раствориться и потеряться в нем» (кн. IV). В этих двух отрывках чувствуются воистину слившиеся души.

Но все эти воды не могут слиться с Океаном, не перемешавшись прежде между собою, пусть и происходит это каким-то непонятным для нас образом. И порою я чувствую желание вырваться прочь из тесных пределов нашего мира; я хочу предвосхитить день откровения

и погрузиться в бесконечное. Когда уничтожится двойной закон нашей природы и два ее центра сольются, человек станет единым, ибо если в нем самом не будет больше внутренней борьбы, то откуда же тогда получит он представление о двойственности? Но рассмотрим людей в их отношении к себе подобным: чем же станет человек, когда зло будет уничтожено, когда исчезнут страсти и эгоистические интересы? Во что превратится наше Я, когда все мысли и желания сольются и станут общими, когда все духовные существа увидят себя так, как созерцают их другие? Кто в силах постичь, кто способен представить этот небесный Иерусалим, обитатели коего, проникнутые единым духом, отражают один в другом собственное блаженство? 1Если бесконечное число равных по размерам светящихся спектров соединятся в одной точке, то они уже не будут бесконечным числом светящихся спектров — это будет один спектр бесконечного света. Я, однако, всячески остерегаюсь покушаться на идею личности, без которой и само бессмертие — ничто, и все же я не в силах удержаться от изумления, созерцая, как все в мироздании указует нам на это таинственное единство.

Ап. Павел изобрел слово, перешедшее затем во все христианские языки: edifier (созидать, строить; наставлять, поучать); поначалу оно способно удивить, ибо что же общего между сооружением здания и добрым примером, который дают ближнему?

Но истоки этого выражения обнаружить нетрудно. Порок отталкивает людей друг от друга, добродетель

же — соединяет. Нет такого действия, направленного против всеобщего порядка, которое не порождало бы эгоистический интерес, всеобщему порядку противоположный; и нет такого добродетельного поступка, который не жертвовал бы интересом частным ради интереса общего, то есть не стремился бы создать волю единую и праведную вместо множества воль грешных и несогласных.

Следовательно, ап. Павел исходил из великой идеи о том, что все мы — Божье строение (édifice de Dieu), а то строение, которое мы должны возвести, есть тело Спасителя. 305 305 1 Кор. 3, 9. Разными способами выражает он эту мысль. Он хочет, чтобы мы наставляли (s’édifie) друг друга, чтобы всякий наставлял и был наставлен (édifie et soit édifié).

И он произносит знаменитые слова: «Знание надме-вает, а любовь назидает» 306 306 1 Кор. 8, 10. 1,1 Чтобы они были едино, как и Мы (Ин. 17, 11). ,v Я в них, и Ты во Мне, да будут совершены во едино (Ин. 17, 21). (édifie), — прекрасное изречение, поразительное по своей справедливости, ибо знание, ограниченное собственными пределами, разделяет, вместо того чтобы соединять, и все его сооружения — лишь видимость, зато добродетель созидает (édifie) по-настоящему, она просто не может действовать не созидая. В величественном завете своего Учителя ап. Павел прочел, что «люди суть единое и многое, как Бог, 1,1и да будут все едино, как Ты во Мне и Я в Тебе, так и они да будут в нас едино» (там же, 21). «И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им: да будут едино, как мы едино» (там же, 22); «и да будут совершены во едино», ,vибо пока этого не

случится, труд еще не окончен. В самом деле, как же не быть между нами некоему единству (истолковывайте и именуйте его, как вам будет угодно), если «один человек погубил нас одним деянием»? 3Доказывая единство через происхождение зла и происхождение зла — через единство, я отнюдь не прибегаю к тому, что называют кругом в доказательстве: зло само себя доказывает более чем убедительно; оно повсюду, и прежде всего — в нас самих. Из всех же предположений, объясняющих его истоки, ни одно не удовлетворяет чуждый мелочным придиркам здравый смысл в такой степени, как теория, представляющая зло передающимся по наследству результатом изначального преступления, и в пользу этой теории свидетельствует великое множество разнообразных человеческих преданий.