Жозеф Местр - Санкт-Петербургские вечера

«Король Людовик XVI созрел во время долгого пленения своего и стал снопом совершенным. Взойдя на эшафот, поднял он глаза к небу и сказал, подобно искупителю своему: “Господи, прости моему народу”. Ответь мне, дорогой читатель, скажет ли так человек, не проникнутый (durchgedrungen) духом Иисуса Христа? Вслед за ним миллионы других невинных жертв были скошены серпом страшной революции и собраны в житнице. Началась жатва на французской ниве, а оттуда распространится на поле Господне во всем христианстве. И потому будьте готовы, бодрствуйте и молитесь (там же, с. 429). Эта (французская) нация первенствовала в Европе во всем: не удивительно, что она первой и созрела во всех отношениях. С нее и начали два ангела-жнеца, а когда будет готова жатва во всем христианстве, тогда явится Господь и положит конец всякой жатве и всякому сбору винограда на земле» (там же, с. 431).

Затрудняюсь сказать, откуда у протестантских докторов такое великое пристрастие к рассуждениям о конце света. Бенгель, (15)писавший почти 60 лет тому назад, установил путем глубокомысленнейших исчислений, что, если счет годам зверя вести с ИЗО, то зверь должен быть уничтожен именно в 1796 году (там же, с. 433). А цитированный мною аноним извещает нас весьма категорическим образом: «Не стройте дворцов и не приобретайте земель для потомства вашего: на подобное не осталось у нас больше времени» (там же, с. 433).

Всякий раз, когда в мире становилось чуть больше шума, чем обычно, они заключали, что конец света не за горами. Еще в XVI веке один немецкий юрисконсульт-протестант, посвящая книгу о юриспруденции курфюрсту баварскому, всерьез извинялся в предисловии за то, что обратился к мирскому сочинению в такую эпоху, когда мы явно приближаемся к концу света. Данный отрывок стоит привести в оригинале: в переводе вся его прелесть совершенно исчезает.

«In hoc imminente rerum humanarum occasu, circum-actaque jam ferme praecipitantis aevi periodo,frustra tantum laboris impenditur in his politicis studiis paulo post desituris... Quum vel universa mundi machina suis jam fessa fractaque laboribus, et effecta senio, ac hominum flagitiis velut morbis confecta lethalibus ad eamdem άπολύτρωσιν si unquam alias, certe nunc imprimis quodam άποκοραδοκία feratur et anhelet. Accedit miserrima, quae prae oculis est Reip. fortuna, et inenarrabiles ώδινες Ecclesiae hoc in extremo seculorum agone durissimis angoribus et saevissimis doloribus laceratae».

(Matth. Wesembecii Praef. in Paratitlas)

2. (Cmp. 558. «...e своем Поллионе, переведенном впоследствии превосходными греческими стихами и читавшемся по велению императора Константина на Никейском соборе»)

Чрезвычайно любопытно рассуждает о Поллионе знаменитый Гейне. Он добросовестно цитирует множество древних и современных авторов, усматривавших в этом произведении нечто необычайное, что, впрочем, не мешает ему заявить: «Я не знаю ничего более пустого и неосновательного, чем это мнение». 337 337 Nihil tarnen ista opinione esse potest levius, et certis rerum argumentis magis destitutum (Гейнео 4-й эклоге в его издании Вергилия, Лондон, 1793, in 8, т. I, с. 72). Но почему же — мнение? Ведь речь идет о факте. Если бы кто-то утверждал, будто Вергилий имел непосредственное откровение свыше, то это и было бы мнением, над которым, если угодно, можно и посмеяться, но ведь речь идет совсем о другом! Вопрос стоит так: можно ли отрицать, что незадолго до рождения Спасителя мир пребывал в напряженном ожидании какого-то великого события? — без сомнения, нельзя, и сам ученый комментатор соглашается, что «никогда еще всеобщая страсть к пророчествам не была столь неистовой» 338 338 Nu Ho tarnen tempore vaticiniorum insanius fuit Studium (там же, с. 73). и что «одно из этих пророчеств обещало великое блаженство»; он добавляет, что Вергилий «извлек для себя большую пользу из этих оракулов». 1И совершенно напрасно старается Гейне запутать дело, повторяя избитые рассуждения о том, что римляне-де презирали иудейские суеверия, пибо (даже не спрашивая его, что же он разумеет под иудейскими суевериями) совершенно ясно: тот, кто внимательно прочитает настоящие беседы, убедится, что религиозная система евреев не испытывала среди римлян недостатка в знатоках, сочувствующих и даже открытых сторонниках, в том числе и в высших классах общества. А от самого Гейне мы узнаем, что «Ирод был близким другом Пол-лиона, а Николай Дамаскин, весьма искусный человек, который занимался делами Ирода и был фаворитом Августа, вполне мог сообщить этому государю об учениях иудеев». Так что не нужно считать римлян столь чуждыми истории и верованиям иудеев, — но, повторяю, речь не о том. Верили ли в указанную эпоху в приближение великого события? В то, что Восток восторжествует? В то, что люди, вышедшие из Иудеи, покорят мир? Говорили ли всюду о царственной Жене и о чудесном Чаде, Которое вскоре сойдет с небес, дабы возвратить на землю золотой век? — Да, и эти факты совершенно невозможно оспаривать: о них свидетельствуют Тацит и Светоний. «Весь мир верил в то, что момент счастливого переворота близок; предсказание о царе, призванном подчинить вселенную своей власти, 339 339 'Unum fuit aliquod (Sibyllinum oraculum) q uod magnam aliquam futuram felicitatem promitteret. <...> Hoc itaque oraculo et vaticinio seu commento ingenioso commode uusus est Virgilius (Гейне о 4-й эклоге... с. 74). 340 340 Там же, с. 73.

украшенное воображением поэтов, приводило в восторг разгоряченные умы; послушные языческим оракулам взоры обращались к Востоку, откуда чаяли явления избавителя. И радостная эта молва будила Иерусалим». 341 341 Проповеди о. Елисея.

И тщетно упрямое безбожие перебирает все римские генеалогии, упрашивая их оказать милость и назвать имя воспетого в Поллионе ребенка. Но даже если бы такое дитя и отыскалось, отсюда следовало бы лишь то, что Вергилий, желая снискать благосклонность какой-то важной особы своего времени, применил к новорожденному пророчества Востока. Но подобного дитяти не существует, и комментаторы, несмотря на все свои потуги, так и не сумели назвать того, к кому соответствующие стихи подошли бы без всякой натяжки. Сочинение доктора Лоу-та дает исчерпывающий анализ этого важного вопроса (De sacra poesi Hebraeorum). (16)

Так о чем же здесь толковать, о чем спорить? У Гейне, однако, нашлись последователи, во многом его перещеголявшие. Пожалеем же о людях, бешенно ненавидящих истину (я не стану никого из них называть по имени), которые беззаконно и бессовестно подменяют вопрос, слишком ясный сам по себе, чтобы можно было выискивать в нем затруднения; о людях, которые на ученый манер опровергают то, чего мы не говорим, и таким образом утешаются в своем бессилии опровергнуть то, что мы действительно утверждаем.

3. (Стр. 560. «...человек никогда бы не прибегнул к оракулам, никогда бы не смог он даже вообразить себе что-либо подобное, если бы не опирался при этом на некую первоначальную идею...»)

Трактат Плутарха «О конце оракулов» общеизвестен. Между тем некоторые стихи Лукана, (17)как мне кажется, не столь знамениты, хотя вполне того заслуживают. Подобные вещи следует предоставлять размышлениям читателя, привыкшего исходить из истин.