Жозеф Местр - Санкт-Петербургские вечера

И декабря 1695 г., и любезность (aimabilité) (доказательство того, что слова amabilité еще не существовало), 7 октября 1676 г. — Соперничество (rivalité), слово, придуманное Мольером (см. комментарии Лебре к «Любовной досаде», акт I, сцена IV). — Кипение (возбуждение, бурление) (effervescence): «Как вы это сказали, дочь моя? Мне никогда не случалось слышать такого слова» (г-жа Севинье, 2 августа 1689 г.; к этому слову она возвращается еще раз в другом месте). — Непристойность (obsécnité): «Как это вы говорите, мадам?» (Мольер. Критика «Школы жен»).

В целом же великие писатели избегают неологизмов. Какое-то тайное чувство подсказывает им, что вставлять собственные слова в писания тех, кто выше нас, не позволено.

34. (Стр. 97. «Тождество языка сохраняется до тех пор, пока существует тождество народа»)

В высшей степени замечательно, что пока изменяется сам язык, постепенно приближаясь к предназначенной ему точке совершенства, в той же мере изменяются и буквы, служащие его изображением, и окончательно устанавливаются они вместе с самим языком. Повсюду же, где искажаются истинные начала языка, становятся заметны и определенные искажения в письменности. Все это объясняется тем, что каждая нация пишет свою речь. В глубине Азии есть одно великое исключение из этого правила: китайцы, похоже, напротив, проговаривают свою письменность; однако я не сомневаюсь, что малейшая порча в системе письма тотчас вызовет нечто подобное и в языке. Эти доводы окончательно уничтожают всякое представление о предварительной и произвольной рассудочной деятельности при образовании языков. Сначала истину видят — затем к ней прикасаются. Относительно письменности я держусь мнения Плиния, что бы ни говорили об этом Брайент и прочие: apparet aeternum litterarum usum (Plinii Historia naturalis, VII, 57).

35. (Cmp. 103. «Он (Гиппократ) был учителем Платона, который позаимствовал у него основные положения своей метафизики»)

Слова Галена (184)не оставляют, кажется, никаких сомнений на этот счет: «Гиппократ допускал два источника наших познаний: чувственное начало и разум. Он считал, что с помощью первой способности мы познаем чувственные вещи, а с помощью второй — духовные» (De offic. med., lib. IV). «Первый из известных нам греков, он признал, что всякое заблуждение и неустройство проистекают из материи, но всякое представление о порядке, красоте и целесообразности приходит к нам свыше» (idem De dieb. decret.). Отсюда следует, что «Платон был величайшим из последователей Гиппократа и позаимствовал у него основные свои положения» — Ζηλωτής ών Ίπποκράτους Πλάτων ΕίΠΕΡΤίς ΑΛΛος, και τα μέγιστα των δογμάτων παρ' έκείνουελαθε (idem De usu part., lib. VIII).

Эти тексты приводятся в конце авторитетных изданий Гиппократа, inter testimonia veterum. u%b)Читатель, который пожелал бы сверить их по изданию Ван дер Линдена (in 8°, т. II, с. 1017), должен иметь в виду, что латинский переводчик Vidus или Vidius ошибся, вложив слова Галена в уста самого Гиппократа — "Ας ϊστε κάμε διά πάντες, к. г. Я. (ibid.).

36. (Cmp. 103. «Человек может что-либо познавать лишь опираясь на то, что он уже знает»)

Эта основополагающая аксиома в пользу врожденных идей действительно находится в «Метафизике» Аристотеля: Πάσαμάθησιςδιάπρογιγνοσκομένων.,.έστι (lib. I, cap. VII). В другом месте он повторяет, что «всякое обучение и вся-

Ш

кое разумное знание основываются на предшествующих познаниях... что силлогизм и неведение опираются именно на подобного рода познания и всегда исходят из принципов, принятых в качестве достоверно известных» (Aristo-telis Analytica posteriora, lib. I, cap. I, De demonstratione). (l86)

37. (Cmp. 103. «...o сущности духа, которую видит он именно в мышлении...»)

В 9-й главе XII книги «Метафизики» Аристотеля я нахожу мысли, чрезвычайно близкие к тому, что говорит участник беседы: «Нет ничего превыше мышления, а значит, если бы мышление было не субстанцией, а простым актом, то отсюда следовало бы, что акт превосходит по своему совершенству (τό εύ τό σεμνόν) то самое начало, которое его порождает, что бессмысленно ("Ωστε φευκτέον toGto). Люди слишком привыкли представлять себе мышление лишь в его отношении к внешним предметам — в качестве знания, ощущения, мнения — тогда как разум, мыслящий самое себя, кажется им чем-то побочным и второстепенным (αυτήςôè (ή νόησις) ένπαρεργω). Однако именно это самопознание духа и есть сам дух, ибо разум может быть лишь мышлением мышления (και έστιν ή νόησις νοήσεως νόησις). Мыслимое и мыслящее — одно и то же (ούκ ετερον οϊω οντος του νοουμένου και του νου, etc).

Я склонен думать, что именно эта глава из «Метафизики» Аристотеля присутствовала — пусть даже смутно — в уме участника беседы, когда он опровергал вульгарный предрассудок, причисляющий Аристотеля к защитникам системы столь же ложной, сколь и опасной. — Прим, изд 71 71 репринтных французских изданиях Вечеров (см. с. 661 настоящего издания). Имя автора этих примечаний ни в первом, ни в последующих изданиях не указано.

38. (Стр. 105. «Истина, — говорит он, — есть равенство между утверждением и его объектом»)

Я действительно нахожу у св. Фомы данное определение, правда, не в столь лаконичной формулировке. Veritas intellectus est adaequatio intellectus rei secundum quôd intellectus dicit esse quod est, vel non esse quod non est (s. Thomae Adversus gentes, lib. I, cap. XLIX, № 1). Illud quod intellectus intelligendo dicit et cognoscit (ибо он не может познавать и судить без слов) oportet esse rei aequatum, scilicet ut ita in re sit, sicut intellectus dicit (ibid.).

39. (Cmp. 106. «...между актом понимания и вещью, которая понимается, какое-либо отношение, аналогия или равенство невозможны»)

Illud verum est de eo quod inellectus dicit, non opera-tione qua id dicit (ibid.).

Intellectus possibilis (sive activus) est aliqua pars hominis,et est dignissimus et formalissimus in ipso. Ergo ab eo speciem sortitur, et non ab intellectu passivo. — Intellectus possibilis probatur non esse actus corporis alicujus, propter hoc quod est cognoscitivus omnium formarum sensibilium in universali. Nulla igitur virtus cujus operatio se extende-re potest ad universalia omnia formarum sensibilium, potest esse actus alicujus corporis (s. Thomas. Ibid., lib. II, cap. XL, № 3-4). Scientia non est in intellectu passivo, sed in intellectu possibili (ibid., № 8). — Intellectus possibilis... perfi-citur per species intelligibiles a phantasmatibus abstractus (ibid., № 15). — Sensus non cognoscit incorporalia, nec se ipsum,nec suam operationem; visus enim non videt se ipsum, nec videt se videre (ibid., № 3-4). (187)

Этого небольшого числа цитат достаточно, на мой взгляд, для того, чтобы подтвердить справедливость суждений участника беседы о св. Фоме. В них можно увидеть между прочим и опровержение Кондильяка с его нелепыми трансформированными ощущениями. Кондильяк находится в столь непримиримой вражде с истиной, что, даже случайно встретившись с ней, восклицает: «Нет, это не она!»

40. (Стр. 114. «...способствовать же его осуществлению всеми силами есть наш священный долг»)

Общий смысл указанного отрывка передан точно, однако, стоит привести его в оригинале, прежде всего потому, что книга, из которой он взят, стала чрезвычайной редкостью.

Velim autem ut (inusquisque) ita per se sentiat quem fructum non modo res letteraria, sed etiam res christiana ex his nostris lucubrationibus perceptura sit, ut nostra admoni-tione non indigeat; et tametsi quid commodi imprimis reli-gioni attulerimus nondum cuique fortassis illico apparebit, tarnen veniet tempus quum non ita obscurum erit. Equi-dem singulare coelestis Numinis beneficium esse arbitror quod omnes omnium gentium linguae quae ante hos du-centos annos maxima ignorantia tegebantur, aut patefactae sunt bonorum virorum industria aut ad hue producuntur. Nam si destinationem aeternae magestatis et in futurum tempus consilia divinae mentis ratio investigare non potest, tarnen exstant jam multa Providentiae istius argumenta ex quibus majus aliquid agitari sentiamus.quod votis expetere pium sanctumque est: pro virili autem manus praebere.et vel minimam materiam comportare inice gloriosum.