Жозеф Местр - Санкт-Петербургские вечера

Кавалер. Гражданин, давайте-ка проверим ваш пульс.

Граф. Ну вот — вы снова цитируете одного из моих друзей. 89 89 Ж.-Ж. Руссо. 90 90 См. Предисловие к «Новой Элоизе*. 1,1 Irascimini et nolite peccare (Ps. 4, 5). (β) Но я отвечу вам его же словами: Взгляните лучше на зиму на моей голове." Эти седые волосы покажут вам, что время фанатизма и пристрастия для меня уже позади. Существует, впрочем, и некий разумный гнев, превосходно согласующийся с мудростью, и сам Святой Дух вполне определенно объявил его свободным от греха." 89 89 Ж.-Ж. Руссо.

Сенатор. После разумного выпада нашего друга мне уже нечего добавить об этом универсальном гении. И поверьте, дражайший кавалер, что, пытаясь столь неловким образом найти в нем опору, вы подвергли нас коварнейшему из искушений, которое только может явиться человеческому рассудку, — вере в незыблемые законы природы. Наружность у этой системы весьма соблазнительная, но она прямиком ведет нас к отказу от молитвы, то есть к утрате духовной жизни, ибо молитва — это дыхание души (как сказал, если не ошибаюсь, Сен-Мартен), и кто не молится, тот уже не живет. Нет религии без молитвы, — сказал цитированный вами Вольтер, 91 91 Он сказал это в «Опыте о нравах и духе и т. дт. I, об Аль-Коране (Сочинения, т. XVI, с. 332). — и это более чем очевидно. Но ведь отсюда с необходимостью следует: если нет молитвы, то нет и религии. Это почти то самое состояние, до которого мы опустились. Люди всегда молились лишь на основании религии откровения (или признаваемой за таковую), а по мере того как приближались они к деизму, ничтожному и бессильному, молились они все меньше и меньше. И теперь, склонившись к земле, занимаются они лишь изучением физических законов, утратив всякое чувство истинного своего достоинства. Несчастье, постигшее этих людей, так велико, что они даже не способны пожелать собственного духовного возрождения, — и не только по той причине, что невозможно желать того, чего не знаешь, но и потому, что в нравственном своем отупении находят они Бог весть какую ужасающую прелесть, которая на самом деле есть страшное наказание. И уже бесполезно толковать им о том, чем они стали и чем им

следует быть. Они окунаются в божественную атмосферу — и отрекаются, бессмысленные, от подлинной жизни, а между тем стоит лишь им открыть уста свои, и они обретут дух}

Таков человек, отвергший молитву, и если бы общественный культ —другого доказательства его необходимости и не требуется — хоть немного не противодействовал всеобщей порче, то, клянусь честью, мы бы в конце концов превратились в самых настоящих зверей. А потому воистину беспримерна ненависть, которую люди, мною упомянутые, питают к этому культу и его служителям. Из некоторых печальных признаний мне известно, что существуют особы, для которых самый воздух в храме Божием — нечто вроде углекислого газа: он их в буквальном смысле слова душит и вынуждает выйти вон. А в то же время души святые чувствуют, как нисходит на них в храме некая духовная роса, для которой нет имени, да она в нем и не нуждается, ибо не узнать ее нельзя. 5Ваш Винцент Леринский (10)сформулировал знаменитое правило относительно религии; он сказал: следует верить в то, во что верили все, всегда и везде. 11Не существует более важной и всеобщей истины. Человек, несмотря на свою испорченность, сохраняет явные знаки божественного происхождения, и потому всякое всеобщее верование в той или иной степени истинно; другими словами, человек способен затемнить истину или, так сказать, покрыть ее корою тяжких заблуждений, но заблуждения эти касаются лишь отдельных мест, и потому всеобщая истина непременно сумеет явить свой

'Пс. 138, 131. (9)

"Quod semper, quod ubique, quod ab omnibus.

лик. Итак, всегда и везде люди молились. Конечно, они могли дурно молиться, могли просить того, чего не следовало просить, или не просить о том, что было на самом деле необходимо, — этим они обязаны себе — но, так или иначе, они всегда молились, — и этим они обязаны Богу. А чудная система незыблемых законов природы привела бы нас прямой дорогой к фатализму, сделав из человека статую. Уверяю вас — как это вчера уже сделал наш друг, — что я вовсе не намерен принижать разум. Несмотря на весь тот вред, который он нам принес, я ценю его бесконечно высоко. Но вот что совершенно достоверно: всякий раз, когда вступает он в противоречие со здравым смыслом, мы должны отвергнуть его как несущего яд. Именно разум твердит нам, что происходит лишь то, что должно произойти, и должно происходить лишь то, что происходит, бОднако здравый смысл отвечает: Если вы будете молиться, то не произойдет того, что должно было произойти, — и здесь здравый смысл рассудил превосходно, тогда как разум выказал отсутствие здравого смысла. И невелика беда, если против уже доказанных истин выдвигают некие тонкие аргументы, от которых мы не способны тотчас же отделаться рациональным путем, ибо нет более верного способа впасть в самые грубые и пагубные заблуждения, чем отвергая тот или иной догмат лишь потому, что он встречает возражения, которые мы не можем разрешить немедленно.

Граф. Вы совершенно правы, дорогой сенатор. Истина никаких возражений не допускает — иначе она не была бы истиной. И как только она признана в качестве истины, неспособность опровергнуть возражения против нее не означает уже ничего, кроме недостатка познаний у того,

кто не может на подобные возражения ответить. В свидетели против Моисея (п)призывали в свое время историю, хронологию, астрономию, геологию и т. п. Перед лицом подлинной науки все эти возражения рассеялись — но великую мудрость явили те, кто пренебрег ими до всякого исследования или занимался исследованием этих аргументов лишь ради поиска решения, нисколько при этом не сомневаясь, что оно будет найдено. Даже возражениями от математики следует пренебречь: они, без сомнения, суть истины доказанные, однако никто и никогда не сможет доказать, что они способны противоречить истинам, доказанным прежде.

Представим на минуту, что согласные между собой свидетельства истории с полной достоверностью доказывают, что Архимед (,2)уничтожил флот Марцелла при помощи зажигательных стекол, (13)— и тогда все возражения геометрии теряют смысл. Тщетно станет она меня убеждать: «Но разве не известно вам, что всякое зажигательное стекло собирает лучи в пределах четверти диаметра своей сферы; что нельзя удалить фокус зеркала не уменьшив при этом силу его теплоты (если только не увеличивать его размеры); и что зеркало, установленное на расстоянии минимально достаточном для того, чтобы сжечь римский флот, по величине своей не должно было уступать городу Сиракузы? Что вы можете на это ответить?» — И я ей скажу: «Я могу ответить вам только одно: Архимед уничтожил римский флот с помощью зажигательных зеркал». Впоследствии эту загадку объяснил мне Кирхер: (14)он нашел стекло Архимеда (tulit alter honores (15)), а погребенные в пыли библиотек авторы засвидетельствовали правоту этого современного ученого. Что ж, я восхищен Кирхером, я даже