Жозеф Местр - Санкт-Петербургские вечера

Граф. Без сомнения. И я полагаю, что всеобщий здравый смысл совершенно прав в том, что крепко держится этимологии слов, которую он же и создал. Ведь небесные бичи и предназначены для того, чтобы нас избивать, а бьют нас потому, что мы этого заслуживаем. Мы, конечно, могли бы этого и не заслужить, и даже заслужив подобное наказание, мы все еще способны снискать милость. Таким, на мой взгляд, только и может быть итог всех здравых рассуждений на эту тему. Перед нами один из тех достаточно многочисленных случаев, когда философия после долгих и тягостных блужданий окольными путями обретает, наконец, покой на лоне всеобщего убеждения. Так что вы теперь понимаете, г-н кавалер, насколько мне не по душе ваше сравнение относительно дней и ночей} Ибо движение небесных тел не заключает в себе зла, напротив, это — постоянный закон и великое благо, принадлежащее всему роду человеческому; однако то зло, коим является наказание, — каким образом оно может быть необходимым и неизбежным? Невинность способна его предотвратить, молитва — удалить, и к этому великому принципу я не устану обращаться никогда. И здесь обратите внимание на странный софизм безбожия или, если угодно, невежества (в первом я всегда готов видеть второе). Поскольку всемогущая благость в силах использовать один вид зла, чтобы искоренить другой, то отсюда заключают, что зло есть неотъемлемая часть целого. Вспомним, что говорила на сей счет мудрая древность: Гермес ш(то есть разум) в силах вырвать жилы у Тифона и сделать из них струны для божественной лиры. пНо ведь если бы Тифона не существовало, в столь чудесном подвиге не было бы никакой нужды! И поскольку молитвы наши суть усилия разумного существа, противодействующие влиянию Тифона, то их польза и даже необходимость оказываются доказанными философски.

Сенатор. Этот самый Тифон, в древности служивший символом всякого зла, и в особенности — бедствий земной жизни, напомнил мне одну мысль, часто меня занимавшую, с которой я и хочу вас познакомить. А впрочем, сегодня я избавлю вас от своей метафизики: я должен покинуть вас и ехать любоваться фейерверком, 98 98 См. с. 47. 99 99 Эта возвышенная аллегория принадлежит египтянам (Plutarchi De Iside et Osiride, LIII, LIV). (40) который устраивают сегодня вечером вдоль петергофской дороги. Фейерверк этот будет изображать извержение Везувия — зрелище, как вы понимаете, весьма тифоническое, однако, вполне безобидное.

Граф. Не стал бы ручаться, что оно так уж безобидно для всякой мошкары и многочисленных птиц, свивших себе гнезда в окрестных рощах, — и даже для некоторых безрассудных представителей рода человеческого, кои вполне могут поплатиться жизнью или какими-нибудь членами тела, приговаривая при этом: «Небось!» 98 98 См. с. 47. Не знаю, отчего так происходит, но только люди никогда не могут собраться вместе, не подвергая при этом опасности собственную жизнь. А впрочем, поезжайте, друг мой, но непременно возвращайтесь завтра — с головой, полной вулканических идей.

1. (Стр. 179. «... призывающей нас уподобляться Богу»)

Следует отметить, что уже древняя философия предвосхитила эту заповедь. Пифагор говорил: подражайте богу. Платон, стольким обязанный этому древнему мудрецу, сказал: «Справедливый человек — тот, кто уподобился Богу насколько это возможно для человеческой природы» (Государство, X) и, соответственно, «ничто так не подобно Богу, как человек справедливый» (Platonis Theaetetus, Орр., t.II, р.122). (4,)Плутарх добавляет: человек более всего наслаждается божеством, когда уподобляется ему, насколько возможно, посредством подражания божественным совершенствам (Plutarchi De sera numinis vindicta, lib.IV). (42)

2. (Cmp. 179. «...подобие не имеет ничего общего с равенством»)

Сходство между человеком и его Создателем есть сходство изображения и образца. «Sicut ab exemplari, non secundum aequalitatem» (s. Thomae Aqvinatis Summa Theologica, quaest. I, part 93, art. I). (43)См. об этом подобии: Noël Alex. Hist, eccles., Vet. Test. cet. mund., I, art. 7, Prop. II. Если же кто-то считает, будто мы говорим, что человек похож на свой портрет, то нелепостью этой он обязан самому себе, ибо мы утверждаем прямо противоположное.

3. (Стр. 181. «...человек правит на земле только потому, что подобен Богу»)

Аксиома очевидная и воистину божественная! Ибо «господство человека имеет своим единственным основанием его подобие Богу» (Bacon’s Dialogue de bello sacro, Works, t.X, p.311). (44)Он приписывает эту блестящую мысль испанскому теологу по имени Франсиско Витория, умершему в 1532 году, (45)и некоторым другим авторам. Действительно, Филон, (46)некоторые отцы церкви и греческие философы давно уже обращались к этой идее, в чем можно убедиться по превосходному сочинению Пето (De VI dier. opif., lib. II, cap. 2-3. Dogm. theol., Paris, 1644, in fol., t. III, p. 296 seq.).

4. (Cmp. 186. «Отправляйтесь в Эрмитаж и посмотрите на его изображение»)

Как известно, после смерти Вольтера библиотеку его приобрел русский двор. Сейчас она находится в Эрмитаже, великолепной пристройке к Зимнему дворцу, построенной императрицей Екатериной II. Статуя Вольтера, выполненная в белом мраморе скульптором Франсуа Гудоном, располагается в глубине библиотеки и как будто охраняет ее. Сама же библиотека дает повод к важным замечаниям, которые, если не ошибаюсь, еще не были никем сделаны. Я припоминаю (насколько можно вспомнить читанное 50 лет тому назад), как в романе «Кларисса» Ловелас пишет своему другу: «Если вам любопытно узнать некую молодую особу, начните со знакомства с теми книгами, которые она читает». Совершенно верно, — но истина эта имеет значимость более широкого свойства, чем это представлялось Ричардсону. (47)Она относится к рассудку столько же, сколько и к характеру, и потому, просматривая собранные человеком книги, можно быстро определить, что он любит. В этом отношении библиотека Вольтера особенно любопытна. Невозможно прийти в себя от изумления при мысли о крайней посредственности тех книг, коими некогда вполне удовлетворялся фернейский патриарх. Тщетно стали бы мы искать здесь то, что называют великими книгами или изысканными изданиями, в особенности издания классиков. В целом коллекция производит впечатление библиотеки, собранной ради того, чтобы разгонять скуку вечеров какого-нибудь деревенского жителя. Следует упомянуть особый шкаф, заполненный разрозненными томами; они испещрены пометами, сделанными рукою Вольтера, почти каждая из которых отмечена печатью посредственности и дурного вкуса. Собрание доказывает, что Вольтер был чужд каким-либо глубоким и основательным познаниям, и прежде всего — в классической литературе. Если же этому доказательству чего-то недостает, то его дополняют характерные черты беспримерного невежества, прорывающиеся — несмотря на все предосторожности — в сотнях мест вольтеровских сочинений. Может быть, следует составить из них отдельный сборник, чтобы уже навсегда покончить с этим человеком.