Жозеф Местр - Санкт-Петербургские вечера

искать причины естественных явлений в конфигурации атомов или молекул — более грубая и ложная идея никогда еще не оскверняла человеческий разум! Вот почему XVIII век, любивший и восхвалявший людей лишь за то, что было в них самого скверного, сотворил для себя из Бэкона кумира 9— решительно отказываясь воздать ему должное за то истинно доброе и даже превосходное, что присутствовало в его сочинениях. Полагать, будто Бэкон повлиял на ход наук, — величайшее заблуждение, ибо все истинные их основоположники предшествовали ему или вообще о нем не слыхали. Бэкон стал барометром, возвестившим о наступлении хорошей погоды, и, поскольку он ее возвестил, стали думать, что он же ее и создал. Уолпол, (|8)современник Бэкона, назвал его пророком науки, 108 108 См. предисловие доктора Шоу к английскому изданию Сочинений Бэкона (Лондон, 1802, 12 т., in 12°). и это вся заслуга, которую можно за ним признать. Когда-то я видел рисунок отчеканенной в честь Бэкона медали; на ней изображалось восходящее солнце и стояла такая надпись: Exortus uti aethereus sol. Нет ничего более ложного, причем самым очевидным образом. Я бы скорее изобразил утреннюю зарю с такими словами: Nuntia solis — но даже здесь можно усмотреть преувеличение, ибо когда Бэкон поднялся с постели, было уже по крайней мере десять часов утра. И тем огромным успехом, которым пользуется Бэкон в наши дни, обязан он лишь самым предосудительным чертам своей натуры. Заметьте, что на французский язык он был переведен только в конце прошлого столетия — человеком, который простодушно нам объявляет, что у него имеется сто тысяч оснований не верить в Бога\ ю

Кавалер. Неужели вы, г-н граф, не страшитесь, что за подобную хулу на одного из великих богов нашего столетия вас побьют камнями?

Граф. Если бы долг заставил меня подвергнуться побиванию камнями, следовало бы и это претерпеть, — однако я сомневаюсь, что бросать в меня камни станут именно здесь. А впрочем, если бы даже все мною сказанное надлежало записать и опубликовать, я бы не колебался ни мгновения; бури и громы не слишком бы меня испугали — столь тверда моя вера в то, что истинные намерения писателя всегда будут правильно поняты и оценены по достоинству. И думаю, мне поверят, когда я скажу, что полагаю себя стоящим ниже тех авторов, коих вы сейчас имеете в виду, по талантам и учености, — настолько же, насколько превосхожу их в истинности исповедуемых мною учений. И мне радостно сознаваться в этом превосходстве, ибо оно открывает простор для удивительных размышлений о бесценной привилегии истины и о ничтожестве талантов, дерзнувших от истины отпасть. Замечательную книгу, господа, можно было бы составить о том, какой вред принесли произведениям гения и даже нравственному облику их авторов заблуждения, которые исповедовали эти писатели в течение трех последних столетий. Какой богатый предмет — если только разработать его как должно! И сочинение это стало бы тем более полезным, что целиком опиралось бы на факты и потому могло бы не опасаться придирок. Здесь я могу привести поразительный пример — Ньютона, пришедшего мне сейчас на ум в качестве одного из самых замечательных мужей в царстве наук. Чего же ему недоставало, чтобы вполне оправдать прекрасные слова одного английского поэта,

который назвал Ньютона чистым разумом, дарованным людям Провидением ради истолкования своих творений? !Ему недостало одного: он не сумел возвыситься над предрассудками своей нации, 11ибо, без сомнения, будь в его разуме одной истиной больше, он бы написал одной книгой меньше. Пусть его превозносят как угодно, — я во всем соглашаюсь — лишь бы только занимал он свое истинное место; но когда Ньютон спускается из высоких сфер гения и начинает мне толковать о великом звере и маленьком роге, ш— тут уже я ему ничем больше не обязан, ибо в царстве заблуждения нет и не может быть ни титулов, ни званий, ни отличий: ньютон здесь равен Вильерсу. (20)

И этот символ веры, который я не устаю повторять, позволяет мне жить в совершенном мире и согласии с самим собою. Уверяю вас: мне не в чем себя винить, ибо я знаю, чем обязан дарованию, но знаю я и то, в чем мой долг перед истиной. Впрочем, господа, времена уже исполнились, и все кумиры должны пасть. Но вернемся, если угодно, к нашей теме.

Находите ли вы хоть малейшее противоречие в представлении о том, что молитва есть вторичная причина и что невозможно выдвинуть против нее ни единого возражения, которого нельзя было бы с таким же успехом обратить, например, против медицины? Этому больному суждено либо умереть, либо остаться в живых, следовательно, молиться за него бесполезно. Я же говорю: Следовательно, бесполезно давать ему лекарство;

1.......Pure intelligence whom God

To mortals lent, to trace his boundless works From law sublimely simple

( Thomson’s Seasons, the Summer). (21)

следовательно никакого врачебного искусства не существует. Так где же разница, скажите на милость? Мы не желаем замечать, что вторичные причины сочетаются с действием причины высшей. Больной или умрет, или не умрет, — безусловно, так! Он умрет, если не примет лекарств, и останется жить, если ими воспользуется’, это условие составляет, если можно так выразиться, часть предвечного решения. Несомненно, Бог есть всеобщий двигатель, однако каждое существо приводится в движение сообразно полученной им от Бога природе. Как вы поступите, господа, если пожелаете, чтобы за вами последовала вон та лошадь на лугу? Вы сядете на нее верхом или поведете ее за уздечку, и животное вам подчинится, следуя своей природе, хотя у него достаточно сил, чтобы оказать вам сопротивление и даже убить вас одним ударом копыта. А если вы захотите, чтобы подошел к вам вон тот ребенок, играющий в саду, то вы его окликнете или, поскольку вам неизвестно, как его зовут, подадите ему знак. Самым вразумительным для него знаком было бы показать ему этот бисквит — и дитя прибежит к вам, следуя своей природе. Когда же вам, наконец, понадобится книга из моей библиотеки, то вы возьмете ее, и книга совершенно пассивным образом последует за движением вашей руки — следуя своей собственной природе. Все эти примеры — вполне правдоподобное изображение воздействия Бога на творения. Он приводит в движение ангелов и людей, животных и грубую материю — одним словом, все сущее, но каждое существо — сообразно его природе. А поскольку человек сотворен свободным, он и приводится в движение свободно. Этот закон — воистину вечный, и в него-то и должно веровать.

Сенатор. Я верую в него так же, как и вы — всем сердцем. Но следует признать, что согласие божественного действия с нашей свободой и проистекающими из нее событиями представляет собой одну из тех проблем, где разум человеческий (даже если он вполне убежден в истине) не в силах избавиться от известного сомнения, чем-то похожего на страх; сомнения, беспрестанно осаждающего человека вопреки его воле. Это бездна, в которую лучше и не заглядывать.