Жозеф Местр - Санкт-Петербургские вечера

Самый, быть может, опасный и преступный из тех злотворных писателей, которые вечно будут навлекать обвинения потомства на прошлое столетие; автор, употребивший более других таланта и хладнокровия на то, чтобы принести более всего зла, — Юм также говорит в одном из своих повергающих в ужас «Опытов», что «истина превыше всего, что не слишком прямодушно поступают критики по отношению к известным авторам, порицая последних за тот вред, который якобы способны принести религии и морали их мнения, и что подобная несправедливость лишь задерживает открытие истины». 10Но ведь ни один человек — если, конечно, он не захочет сам себя обманывать — не даст себя одурачить этим коварным софизмом. Нет заблуждений, способных принести пользу, как не существует истин, которые могли бы причинить вред. И вот что заставляет нас в этом вопросе ошибаться: в первом случае не различают заблуждение как таковое и некую долю истины, которая оказалась с ним смешанной и которая, следуя соб

308 Ж. ас Мест Санкт-Пете^ургские вечера_

ственной природе, действует во благо, несмотря на эту смесь. Во втором же случае не различают истину возвещенную и истину уже воспринятую. Без сомнения, истину можно изложить неосторожно или неблагоразумно, но вредить она начинает только тогда, когда ее отвергают. Между тем заблуждение — познание которого может быть полезным лишь в том же смысле, что и знание действия различных ядов — начинает приносить вред уже в то самое мгновение, когда, укрывшись под маской божественной своей неприятельницы, оно заставляет себя принять. Заблуждение вредит, потому что его принимают, истина же способна вредить лишь оттого, что ей противятся. Таким образом, все, что само по себе вредно, есть ложь, а все, что само по себе полезно, есть истина. И для того, кто это уразумел, нет уже ничего более очевидного.

И тем не менее Локк, ослепленный так называемым «уважением к истине» (которое в данном случае есть лишь прикрытое благозвучным именем преступление перед обществом), в первой книге злополучного своего «Опыта» снимает грязную накипь со всевозможных историй и путешествий, заставляя человечество краснеть от стыда. Он упоминает самые позорные догмы и бесстыдные обычаи, он забывается до того, что из никому не ведомой книжонки вытаскивает на свет божий историю, способную вызвать самую настоящую тошноту. Локк даже потрудился сообщить нам, что поскольку книга эта стала большой редкостью, он счел за благо передать нам данный анекдот собственными словами самого автора, 1—

'A remarkable passage to this purpose out of the voyage of Baumgarten, which is a book not every day to be met with, I shall set down at large in the language it is published in (44)(Locke’s op. cit., vol. I, part III, § 9).

'•309

и все ради того, чтобы доказать, будто нет никаких врожденных принципов нравственности. Жаль, что не представил он нам какую-нибудь нозологию (45)— в доказательство того, что не существует здоровья.

И тщетно Локк, вечно терзаемый внутренним беспокойством, пытается внушить себе иллюзию другого рода и решительно заявляет, что отрицая врожденный закон, он вовсе не намерен отрицать закон естественный, то есть предшествующий всякому положительному закону} Перед нами, как видите, еще одно столкновение совести и пристрастности. В самом деле, что же это такое естественный закон? И если он не является ни положительным, ни врожденным, то на чем же он основывается? Пусть укажет нам Локк хотя бы на один веский довод против врожденного закона, который не обладал бы той же силой и против закона естественного. «Естественный закон, — говорит Локк, — познается благодаря свету разума, без помощи положительного откровения». 177 177 Ч would not here be mistaken, as if, because I deny an innate law, I thought there were none but positive la w , etc. m (Locke’s op. cit., vol. II, part III, § 13). 178 178 I think they equally forsake the truth.who.running into contrary extremes, either affirm an innate law or deny that there is a law knowable by the light of nature, i.e. without the help of positive révélation (ibid.). {m Но что же такое свет разума? Исходит ли он от людей? — тогда он положителен; имеет ли он источник в Боге? — тогда он врожден.

Если бы у Локка было побольше проницательности, внимания или честности, то вместо того, чтобы утверждать: «этой идеи нет в разуме данного народа, — следовательно, она не является врожденной», он, напротив, сказал бы так: «следовательно, она врождена всякому

человеку, который ею обладает». И вот доказательство тому: если бы эта идея не предшествовала ощущениям, последние никогда бы не смогли ее породить, ведь у народа, лишенного данной идеи, имеются те же пять чувств, что и у прочих народов. И тогда Локк стал бы исследовать, как и почему та или иная идея была уничтожена или искажена в сознании того или иного семейства человеческого рода. Но он был слишком далек от столь плодотворной мысли," — он, который забывается до такой степени, что утверждает, будто «существования во вселенной одного-единственного атеиста достаточно, чтобы на законном основании отрицать врожденность идеи Бога в человеке», 179 179 Whatsoever is innate must be universal in the strictest sense (грубейшее заблуждение!) one exception is a suffi-cient proof against it (4e) (Locke’s op. cit., vol. 1, part IX, § 8, note 2). то есть опять же, один-един-ственный ребенок-урод, появившийся на свет без глаз, доказывал бы, что зрение не является для человека естественным. Но Локк не останавливается ни перед чем. Разве не он бесстрашно нам заявил, что голос совести не служит доказательством в пользу врожденных идей, «поскольку совесть у каждого своя». 180 180 Some men with the same bent of conscience prosecute what others avoid (49) (ibid., part III, § 8). А теперь попытайтесь согласовать эту милую теорию, позволяющую каждому иметь свою собственную совесть, с естественным законом, предшествующим любому положительному закону\

Весьма странно, что ни этому великому патриарху, ни жалким его наследникам невозможно было втолковать различие между незнанием закона и ошибками, допущенными в его применении. 181 181 1,1 И снова, с позволения участника беседы, осмелюсь заметить, что он здесь ошибается. Люди, коих он имеет в виду, все прекрасно Представим, что ин-

дийская женщина приносит своего новорожденного ребенка в жертву богине Гонза. И вот они говорят: следовательно, врожденной нравственности не существует, тогда как нужно было сделать вывод совершенно противоположный: следовательно, она врож-дена, ибо представление о долге у несчастной этой матери столь сильно, что она жертвует ему самым нежным и могущественным чувством человеческого сердца. В давние времена Авраам удостоился великой заслуги, когда решился на подобную жертву, каковую он с основанием считал предписанной свыше. И говорил он при этом совершенно то же, что индийская женщина: «Господь повелел, — должно закрыть глаза и повиноваться». Один, склонившись пред божественной властью, которая лишь хотела его испытать, подчинился велению прямому и священному, — другая, ослепленная прискорбным суеверием, подчинилась повелению воображаемому; но в обоих случаях исконная идея была одна и та же — идея долга, доведенная до высшего предела! Я должен это сделать\ — вот врожденная идея, сущность коей не зависит от каких-либо ошибок в ее применении. И разве те ошибки, которые люди каждый день допускают в своих исчислениях, доказывают, будто нет у них идеи числа? Следовательно, не будь эта идея врожденной, люди никогда бы не сумели ее приобрести, и даже не были бы в состоянии заблуждаться, ибо заблуждаться — значит отступать от уже извест-