Жозеф Местр - Санкт-Петербургские вечера

mPs. 144,9.

,vIbid., 13.

vПс. 65, 1,4,8.

VIПс. 66, 3.

vnParti ceps ego sum omnium timentium Te ut c u s t о d i e n t i u m mandata Tua (Ps. 118,63).

вознесено. 253 253 Ps. 147, 11, 12. Да соберутся народы вместе вокруг владык своих, и да станут они одной семьей, славящей Господа! 254 254 " Пс. 101,22. 255 255 1,1 Psallite sapienter (Ps. 46, 8). 256 256 ,v Omnis spiritus laudet D о m i n u m (Ps. 150, <6>). Это последние слова последнего псалма. 257 257 v R Е м i N i s с E N T и R et convertentu г ad Dominum universi fines terrae et adorabunt in conspectu ejus omnes familiae gentium (Ps. 21,28). Народы земли, приветствуйте и пойте, пойте Царю нашему. Воспевайте Его, ибо Господь — Царь всей земли. Пойте все разумно. 1,1Все дышащее да хвалит Господа». ,v

И Господь не отринул великое это желание! Погружаясь в глубину грядущего, пророческий взор святого царя уже различал вдали громадное пламя тайной вечери и созерцал лик земли, обновленный излияниям божественного Духа. И сколь прекрасны, сколь точны его выражения! «Во всех концах земли люди вспомнят о Господе и обратятся к Нему; явится Господь, и поклонятся Ему все племена человеческие». v

Заметьте попутно, рассудительные друзья мои, как бесконечная благость умела утаить свой лик в течение сорока веков: 258 258 Деян. 17, 30. vn Да, ты был прав, Платон\ Все истины заключены в нас, ибо они суть мы сами; когда же человек воображает, будто открыл их, он лишь смотрит в самого себя и говорит: да. vin S с г i b a n t u г haec in generatione altera, et populus qui creabitur laudabit Do m i n u m (Ps. 101, 19). она ждала, когда человек вспомнит о ней. УПИ наконец, напомню вам еще об одном уповании царя-проро-ка: «Да напишутся эти страницы для поколения будущего, и да благословят Господа народы, еще не существующие». УШ

Желание его исполнилось, ибо он воспевал лишь Вечное, и вечности причастны песни его. Пламенные звуки божественной лиры Давида и через тридцать веков раздаются во всех концах вселенной. Псалмы его сохранила синагога; их не замедлила принять христианская церковь, поэзия всех христианских народов усвоила их, и вот прошло уже три столетия, как во всякое мгновение освещает Солнце какой-нибудь храм, под сводами которого звучат эти священные гимны. Их поют в Риме, Женеве, Мадриде, Лондоне, Квебеке, Кито, Москве, Пекине, их произносят вполголоса в Японии.

Кавалер. Однако можете ли вы мне сказать, г-н граф, почему же я не в состоянии припомнить, чтобы мне самому случалось читать в псалмах то, что вы сейчас рассказали?

Граф. Без сомнения, мой юный друг, я смогу вам это сказать. Подобное явление связано с теорией врожденных идей. Существуют первоначальные понятия, общие для всех людей, без которых люди не были бы людьми, а следовательно, понятия доступные, или, скорее, естественные для всякого рассудка, — однако далеко не в равной степени. Некоторые из этих понятий усыплены, другие же в той или иной мере господствуют в данном уме, — именно они и образуют то, что мы называем характером или дарованием. А потому, когда мы посредством чтения воспринимаем своего рода духовную пищу, каждый рассудок усваивает из нее то, что в особенности соответствует его, если можно так выразиться, интеллектуальному темпераменту и пропускает все прочее. Отсюда следует, что в одних и тех же книгах мы читаем далеко не одно и то же — в особенности же это характерно для противоположного нам пола, ибо женщины читают совсем не так, как мужчины. Данное различие является универсальным и потому еще более осязаемым, так что я предлагаю вам заняться им подробнее.

Сенатор. Застигнувшая нас врасплох ночь навела меня, г-н граф, на одну мысль. Вы теперь в ударе и могли бы напомнить нам, что было сказано о ночи Давидом. Ведь эта тема сильно его занимала, и он много о ней говорил. И я все время ждал, когда же среди великолепных отрывков, приходивших вам на память, появится нечто и о ночи, ибо к этому предмету Давид возвращается часто, — и удивляться здесь не приходится. Вам известно, друзья мои, что ночь таит опасность для человека, и однако все мы, сами того не замечая, питаем к ней некоторую слабость, ведь она внушает нам в известных случаях уверенность в себе и ободряет нас. Ночь — естественная сообщница во всяком нашем грехе, и по причине этого совращающего потворства ценим мы ее в общем ниже, чем день. Свет отпугивает греховные помышления, ночь возвращает греху всю его силу, и тогда уже добродетель бывает охвачена страхом. Повторю еще раз: ночь вредна человеку, но, несмотря на это, — а может, быть, именно поэтому — разве не поклоняемся все мы немного, словно идолу, этой сговорчивой богине? Кто вправе похвалиться тем, что никогда не призывал ее для злого дела? Кто из людей, от разбойника с большой дороги до разбойника из светского салона не произносил хотя бы однажды: Flecte, precor, vultus ad mea jurta tuos? И какой человек ни разу не сказал: Nox conscia novit? То общество, та семья живут наиболее добродетельно и упорядоченно, где менее всего бодрствуют по ночам, а крайнее злоупотребление в этом роде неизменно свидетельствует о крайнем упадке нравов. Следовательно, ночь есть по природе своей male suada — злой советчик, именно поэтому все ложные религии посвящали ее преступным обрядам, nota bonae secreta deae. 259 259 Juvenalis Satirae, VI, 314. (25)

Граф. Я бы, г-н сенатор, с вашего позволения, сказал, что это скорее древняя испорченность посвятила ночь греховным оргиям, древняя же религия если в чем и повинна, так в собственном бессилии, — ибо, как я полагаю, ничто не ведет свое начало от зла. Ведь и упомянутые вами мистерии религия эта поставила вначале под защиту строжайшего целомудрия и стыдливости; она изгнала из храмов самое малое животное мужского пола, даже всякое изображение мужчины. И цитированный вами поэт сам со злобной веселостью упоминает этот закон, 11чтобы тем сильнее подчеркнуть ужасающий контраст. Как видите, первоначальный замысел в высшей степени чист и ясен; добавлю, что в недрах самого заблуждения ночные молитвы весталок были, кажется, придуманы именно для того, чтобы послужить в свое время противовесом таинствам богини красоты. Но истинный культ должен был отличить себя от прочих и в этом отношении — что он и не преминул сделать. Пусть ночь и дает нам, как вы только что сказали, дурные советы, но — будем справедливы — она также внушает нам советы превосходнейшие: ведь ночь — это время глубоких размышлений и небесных восторгов. И чтобы обратить во благо эти божественные порывы, а вместе с тем противовосстать упомянутому вами гибельному влиянию, христианство, в свою очередь, завладело ночью 12и посвятило ее священным обрядам, одушевляемым строгими мелодиями и проникновенными гимнами. Во всем, что не касается догматов, даже религия допускает известные перемены и новшества, неизбежные из-за слабости нашей природы, и тем не менее, даже в том, что относится к церковному благочинию, всегда остается нечто неизменное. Всегда, к примеру, будут существовать праздники, которые призывают нас к службам и обрядам в ночное время, и всегда будут избранные, чьи набожные голоса оглашают мрак ночной, ибо ни на одно мгновение не должно умолкать на земле благочестивым песнопениям: