Герберт Маркузе - Разум и революция [Гегель и становление социальной теории]

Мы подчеркивали, что диалектическая логика связывает форму мысли с ее содержанием. Понятие как логическая форма в то же время представляет собой понятие как существующую реальность; это мыслящий субъект. Следовательно, абсолютная идея, будучи адекватной формой этого существования, должна заключать в себе динамику движения, которая влечет ее в свою противоположность, а затем через отрицание- этой противоположности обусловливает возвращение к себе. Однако, каким образом можно показать свободную трансформацию абсолютной идеи в объективное бытие (природу), а затем в дух — и показать как нечто действительно совершающееся?

Здесь гегелевская логика возобновляет метафизическую традицию западной философии, традицию, которой она пренебрегала во многих своих аспектах. Начиная с Аристотеля поиск бытия (как такового) сопрягался с поиском истинного бытия, того определенного бытия, которое наиболее адекватно выражает признаки бытия-как-такового. Это истинное бытие именовалось Богом. Онтология Аристотеля достигает своей вершины в теологии, [283] Аристотель. Соч. в четырех томах. Т. I: Метафизика. Кн. 12, гл. 7. М., 1976. [284] Гегель Г. В. Ф. Наука логики. СПб., 1997. С. 39. однако в такой теологии, которая не имеет ничего общего с религией, поскольку в ней бытие Бога трактуется точно так же, как бытие материальных вещей. Бог Аристотеля — не Творец и не Судия мира; его функция чисто онтологическая и, быть может, даже механическая. Он представляет собой определенный вид движения.

Следуя этой традиции, Гегель тоже связывает свою логику с теологией. Он говорит, что логика «есть изображение Бога, каков он в своей вечной сущности до сотворения природы и конечного духа».'00 В этой формуле Бог предстает как тотальность чистых форм всякого бытия или как истинная сущность бытия, раскрываемого «Наукой логики». Эта сущность реализуется в свободном субъекте, совершенной свободой которого является мысль. До этого момента логика Гегеля следует образцу, намеченному метафизикой Аристотеля, однако теперь о своих правах заявляет христианская традиция, в которой философия Гегеля была глубоко укоренена и которая препятствует сохранению чисто онтологического понятия Бога. Абсолютную идею надо постигать как действительного Творца мира; она должна доказать свою свободу, свободно отпустив себя в свое иное, то есть в природу.

Тем не менее Гегель придерживается рационалистических аспектов своей философии. Истинное бытие не пребывает вне этого мира, но существует только в диалектическом движении, которое его увековечивает. Вне этого процесса не существует никакой конечной цели, которая могла бы означать спасение мира. Согласно «Науке логики» мир есть «тотальность и содержит чистую идею самой истины». [285] Там же. С. 543. Движение реальности — это «крут», показывающий одну и ту же абсолютную форму во всех ее моментах, а именно возвращение бытия к себе самому через отрицание своего иного. Следовательно, можно сказать, что система Гегеля даже упраздняет идею творения; любая негативность преодолевается внутренней динамикой реальности. Природа достигает своей истины, когда вступает в область истории. Развитие субъекта освобождает бытие от его слепой необходимости, и природа становится частью человеческой истории и, следовательно, частью духа. История в свою очередь представляет собой долгий путь человечества к понятийному и практическому господству над природой и обществом, которое осуществляется тогда, когда человек достигает разума и овладевает миром как разумом. Согласно Гегелю признаком того, что такое состояние достигнуто, является тот факт, что получила развитие истинная «система науки», представленная его собственной философской системой. Она охватывает весь мир как постигаемую тотальность, в которой все вещи И отношения проявляются в своей действительной форме и содержании, то есть в своем понятии. В ней достигается тождество субъекта и объекта, мысли и реальности.

Первый том «Науки логики» появился в 1812 году, последний — в 1816. На этот четырехлетний промежуток пришлись прусская «освободительная война», организация «Святого согласия» против Наполеона, Лейпцигское сражение, а также битва при Ватерлоо и победоносное вступление союзников в Париж. В 1816 г. Гегеля, бывшего в ту пору директором гимназии в Нюрнберге, назначают профессором философии в Гейдельбергский университет. В следующем году он публикует первое издание «Энциклопедии философских наук» и становится преемником Фихте в Берлинском университете. Завершение его академической карьеры совпадает с окончанием его философских исканий. Он становится должностным философом прусского государства и философским диктатором Германии.

Мы не станем вдаваться в подробности его биографии, поскольку в данном случае его характер и мотивы, которыми он руководствовался, не являются предметом нашего рассмотрения. Анализируя социально- политическую роль его философии, а также ее родство с Реставрацией, надо учитывать конкретную ситуацию, в которой оказалось общество на закате наполеоновской эпохи.

Гегель видел в Наполеоне историческую личность, благодаря которой Французская революция исполни-

ла свое предназначение; согласно Гегелю, он был единственным человеком, способным придать достижениям -1789 г. форму государственного порядка и связать индивидуальную свободу с универсальным разумом устойчивой социальной системы. В Наполеоне его восхищало не какое-то абстрактное величие, а то, как он выразил историческую потребность эпохи. Наполеон был «душой мира», в которой нашла свое воплощение универсальная задача эпохи. Эта задача заключалась в том, чтобы укрепить и сохранить новую форму общества, отстаивавшую принцип разума. Мы знаем, что для Гегеля разумное начало в обществе означало общественный порядок, построенный на признании рациональной автономии индивида. Однако индивидуальная свобода обернулась жестоким индивидуализмом; свобода каждого превратилась в борьбу не на жизнь, а на смерть, направленную против свободы. Наглядным примером такого индивидуализма стал террор 1793 г., со всей необходимостью из нее вытекавший. В свое время конфликт феодальных сословий показал, что феодализм больше не может объединить индивидуальный и общий интерес; теперь же распространение свободы индивидов, основанной на взаимном соперничестве, засвидетельствовало, что на это не способно и общество среднего класса. Единственное начало, способное привести к этому единению, Гегель усматривал в верховенстве государства.

Наполеон основательно расправился с остатками феодализма в Германии. Во многих частях бывшей Германской империи был введен Гражданский кодекс. «Гражданское равенство, религиозная свобода, отмена десятины, феодальных прав, продажа церковного имущества, подавление гильдий, распространение бюрократии, «мудрое и либеральное» управление, конституция, заставившая аристократию голосовать согласно установленным правилам и законам, — все это должно было сплести сеть интересов, тесно связанных с поддержанием французского владычества». [286] Ье/еЬуге <7. Ыаро1еоп. Рапе, 1935. Р. 428. На смену до смешного бессильной империи пришел ряд суверенных государств, особенно в южной Германии. Конечно, эти государства были всего лишь карикатурой на современное суверенное государство, каким мы его знаем, но тем не менее их появление знаменовало существенный шаг вперед по сравнению с прежним территориальным делением империи, тщетно пытавшейся сообразовать развитие капитализма со старым общественным порядком. Новые государства по крайней мере представляли собой более обширные экономические единицы; они располагали централизованной бюрократией, упрощенной системой отправления правосудия и более рациональной системой налогообложения, в какой-то мере подвластной общественному контролю. Казалось, что эти нововведения отвечали желанию Гегеля, ратовавшего за более рациональную организацию политических форм, которые способствовали бы развитию новых интеллектуальных и материальных сил, вызванных к жизни Французской революцией, и поэтому нет ничего удивительного в том, что поначалу борьбу против Наполеона он рассматривал как реакционную оппозицию. По этой причине об «освободительной войне» он говорил с презрением и иронией. Дело доходило до того, что он не хотел считать поражение Наполеона окончательным даже тогда, когда союзники с триумфом вступили в Париж.