Герберт Маркузе - Разум и революция [Гегель и становление социальной теории]

и когда в «Философии права» мы читаем, что «одна форма жизни устарела», мы понимаем, что речь идет лишь о ней одной, а не о всех жизненных формах. Сознание и цели своего класса были Гегелю ясны. Он видел, что в них нет никакого нового принципа, который мог бы омолодить мир. Если такому сознанию надлежит стать окончательной формой духа, то, следовательно, история вступает в область, за пределами которой нет никакого прогресса.

Философия вооружает историографию своими всеобщими категориями, которые тождественны основным понятиям диалектики. Их содержание Гегель резюмирует в своих вступительных лекциях, [396] Различные варианты этого вступления Г. Лассон опубликовал в своем издании *Философии истории»: Philosophie der Weltgeschichte, 1920—1922. См. особенно Bd 1, s. 10 et. seq. и s. 31 et seq. к которым мы перейдем позднее. Сначала нам надо рассмотреть те понятия, которые он называет собственно историческими категориями.

Гипотеза, на которой основывается «Философия истории», уже нашла свое подтверждение в гегелевской «Логике»: истинное бытие есть разум, который проявляет себя в природе и тяготеет к своему осуществлению в человеке. Это осуществление совершается в истории, и поскольку разум, реализованный в истории, есть дух, гегелевский тезис предполагает, что дух выступает ее действительным субъектом или движущей силой.

Конечно, человек тоже представляет собой часть природы, и его природные порывы и влечения играют в истории важную роль. Гегелевская «Философия истории» учитывает это больше, чем многие другие эмпирические историографии. Во всей книге красной нитью проходит мысль о том, что природа как совокупность естественных условий человеческой жизни остается первоосновой истории.

Как природное бытие человек ограничен определенными условиями: он рождается в определенном месте в определенное время, принадлежит к определенному народу и вынужден разделять судьбу того целого, членом которого является. Однако, несмотря на все это, человек, по существу, является мыслящим субъектом, а мысль, как мы знаем, конституирует всеобщее. Во-первых, она возвышает человека над его единичными определениями и, во-вторых, превращает множество внешних вещей в посредника развития субъекта.

Эта двоякая всеобщность, субъективная и объективная, характеризует тот исторический мир, в котором разворачивается человеческая жизнь. История как история мыслящего субъекта с необходимостью представляет собой всеобщую историю (Weltgeschichte) именно потому, что она принадлежит «царству духа». Содержание истории мы постигаем через такие общие понятия, как народ, государство, аграрное, феодальное, гражданское общество, деспотизм, демократия, монархия, пролетариат, средний класс, аристократия и т. д. Цезарь, Кромвель, Наполеон являются для нас гражданами Рима, Англии и Франции; мы воспринимаем их как представителей их народа, принадлежащих обществу и государству их эпохи. В них утверждается всеобщее. Общие понятия постигают его как действительный субъект истории, и поэтому история человечества — это не жизнь и сражения, которые вели Александр Великий, Цезарь, немецкие императоры, французские короли, различные кромве- ли и наполеоны, а сражения и жизнь всеобщего, раскрывающегося в различных обличиях через разнообразные целостные культурные образования. Сущность этого всеобщего есть дух, а «субстанцией, сущностью духа является свобода.... Философия учит нас, что все свойства духа существуют лишь благодаря свободе, что все они являются лишь средствами для свободы, все только ее ищут и порождают». [397] Гегель Г, В. Ф. Философия истории. СПб., 1993. С. 70. Мы рассмотрели эти свойства и увидели, что свобода завершается самоуверенностью полного присвоения, что дух свободен, если он обладает миром как своей собственностью и постигает его как собственность. Поэтому вполне понятно, что «Философия истории» должна завершиться консолидацией общества среднего класса и что исторические периоды должны предстать как необходимые стадии в реализации его формы свободы.

Истинный субъект истории — всеобщее, а не индивидуальное; ее истинное содержание — это осуществление самосознания свободы, а не интересов, потребностей и действий индивида. «Всемирная история есть прогресс в сознании свободы», [398] Там же. С. 72. однако «ближайшее рассмотрение истории убеждает нас в том, что действия людей вытекают из их потребностей, их страстей, их интересов, их характеров и способностей и притом таким образом, что побудительными мотивами в этой драме являются лишь эти потребности, страсти, интересы, и лишь они играют главную роль». [399] Там же. С. 73. [400] Там же. С. 67. Объяснить историю значит «обнаружить страсти людей, их гений, их действующие силы».11 Каким образом Гегель разрешает это явное противоречие? Нет никакого сомнения в том, что потребности и интересы индивидов являются рычагами всякого исторического действия и что в истории должна совершиться реализация индивида. Однако утверждается и нечто иное — исторический разум. Преследуя свои собственные интересы, индивиды способствуют развитию духа, то есть осуществляют универсальную

задачу развития свободы. В качестве примера Гегель приводит борьбу Цезаря за власть. Свергнув традиционную форму правления в римском государстве, Цезарь, конечно же, преследовал свои собственные честолюбивые цели, однако, осуществляя свои личные устремления, он вместе с тем способствовал реализации того, что само по себе было «необходимым определением в римской и всемирной истории» ; благодаря своим действиям он достиг более высокой, более рациональной формы политической организации.12

Таким образом, всеобщий принцип скрыто присутствует в частных устремлениях индивидов, причем это всеобщее является «моментом творческой идеи, моментом стремящейся к себе самой и вызывающей движение истины».13 Получается так, словно дух использует индивидов как несознательное орудие. Обратимся к теории Маркса, в которой содержится пример, могущий прояснить связь между гегелевской «Философией истории» и последующим развитием диалектики. Маркс утверждал, что на стадии развитого промышленного капитализма отдельные предприниматели вынуждены сообразовываться с быстрым развитием технологии, чтобы гарантировать доход и обойти своих конкурентов. Тем самым они сокращают объем рабочей силы, которую используют, а поскольку прибавочная стоимость, которую они получают, производится только благодаря этой силе, они сокращают норму прибыли, которая находится в их распоряжении. Таким образом, они ускоряют процесс распада той социальной системы, которую хотят поддержать.