Герберт Маркузе - Разум и революция [Гегель и становление социальной теории]

Тем не менее движение разума, осуществляющееся через индивидов, не совершается с естественной необходимостью и не представляет собой непрерывного и однолинейного процесса. «Во всемирной истории есть несколько больших периодов, которые прошли таким образом, что развитие, по-видимому, не продвигалось вперед, а, напротив того, все огромные культурные приобретения уничтожались; после этого, к несчастью, приходилось начинать опять сызнова».14 Периоды «движения вспять» сменяются периодами неуклонного развития. Регресс, если он совершается, представляет собой «не какую-то внешнюю случайность», а, как мы увидим, неотъемлемую часть диалектики исторического изменения; выход на более высокий исторический уровень первым делом требует, чтобы взяли вверх негативные силы, присущие любой реальности. Однако в конечном счете должна быть достигнута более высбкая фаза; любое препятствие на пути к свободе преодолимо, если человечество прилагает для этого осознанные усилия.

Таков универсальный принцип истории. Это не «закон» в научном смысле слова, который, например, управляет материей. В своей структуре и движении материя соотносится с неизменными законами, которые ею движут и которые ее поддерживают, однако нигде материя не выступает субъектом своих процессов и нигде не имеет над ними никакой силы. Что касается бытия, являющегося деятельным и сознательным субъектом своего существования, то оно управляется совсем другими законами. Самосознающая практическая деятельность становится неотъемлемой частью самого содержания этих законов, так что они действуют только в той мере, в какой соотносятся с волей субъекта и влияют на его поступки. Согласно Гегелю всеобщий закон истории — это не просто движение к свободе, но движение «в самосознании

свободы». Совокупности исторических тенденций становятся законом только в том случае, если человек постигает их и воздействует на них. Иными словами, законы истории зарождаются и обретают действительность только в сознательной практике человека, так что, если, например, человек не признает и не осуществляет закона движения ко все более высоким формам свободы, этот закон перестает действовать. Гегелевская философия истории могла бы дойти до уровня детерминизма, однако определяющим фактором в ней все-таки остается свобода. Прогресс зависит от способности человека постигать всеобщую устремленность разума, а также от его собственных силы и воли, направленных на то, чтобы сделать его реальностью.

Но если единственным источником человеческого действия оказываются единичные потребности и интересы, то каким образом самосознание свободы может мотивировать человеческую практику? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, спросим себя еще раз: кто является действительным субъектом истории? Чья практика является исторической? Кажется, что индивиды представляют собой всего лишь посредников в историческом процессе. Их сознание обусловлено личным интересом; они делают свое дело, а не творят историю. Тем не менее есть индивиды, которые выше этого уровня; они не следуют старым образцам, а своими действиями создают новую форму жизни. Это всемирно-исторические личности (kat'exochen, welthistorische Individuen), среди которых можно назвать Александра, Цезаря, Наполеона.15 В своих поступках они тоже руководствуются личными интересами, однако в данном случае эти интересы отождествляются с интересом всеобщего, который далеко превосходит интересы любой отдельной группы: они пролегают дорогу историческому прогрессу и управляют им. Интересы таких людей с необходимостью приходят в столкновение с единичным интересом господствующей системы жизни. Исторические личности заявляют о себе в ту эпоху, когда «возникают великие столкновения между существующими, признанными обязанностями, законами и правами и между возможностями, которые противоположны этой системе, нарушают ее и даже разрушают ее основу и действительность».16 Исторической личности кажется, что эти возможности определяются ее особой силой, однако они включают в себя и «всеобщий принцип» в той мере, в какой определяются более высокой формой жизни, созревшей внутри существующей системы. Таким образом, исторические личности предвосхищают «необходимую ближайшую ступень в развитии их мира».17 То, чего они желали и за что сражались, было самой истиной их эпохи, их мира. Они действовали, сознавая «требования времени» и «то, что созрело для развития». Однако даже эти исторические мужи еще не представляют собой действительных субъектов истории. Они — исполнители ее воли, «посредники мирового духа», но не более. Они суть жертвы высшей необходимости, которая осуществляется в их жизни; они по-прежнему остаются всего лишь орудиями исторического прогресса.

Конечным субъектом истории Гегель называет мировой дух (ИгеИде18(\. Его реальность заключается в тех действиях, тенденциях, усилиях и институтах, которые вбирают в себя интерес свободы и разума. Он не существует отдельно от этих реалий и действует через их посредничество. Таким образом, закон исто

рии, который представляет мировой дух, действует «за спиной» или «поверх голов» индивидов в виде непреодолимой анонимной силы. Переход от восточной культуры к культуре греческого мира, возникновение феодализма, формирование буржуазного общества, — все это являло собой не плоды свободной человеческой деятельности,, а необходимые результаты действия объективных исторических сил. Согласно гегелевской концепции мирового духа в упомянутые периоды засвидетельствованной истории человек не был самосознающим властелином своего существования. В ту пору божественная мощь мирового духа представала как объективная сила, определявшая человеческие действия.

Владычество мирового духа, как его рисует Гегель, выявляет темные стороны мира, который, вместо того, чтобы управлять силами истории, сам управляется ими. До тех пор, пока эти силы не познаны в их истинной сущности, они влекут за собой страдания и гибель. История предстает как «бойня, на которой приносится в жертву счастье народов, государственная мудрость и индивидуальные добродетели».18 В то же время Гегель превозносит жертвенность индивида и возникающее в результате этого всеобщее счастье. Он называет это «хитростью разума».19 Люди проживают тяжелую жизнь, усиленно работают и гибнут, и хотя они, по сути дела, никогда не достигают своей цели, их горе и поражения являются теми самыми средствами, с помощью которых истина и свобода продолжают свой путь. Человеку никогда не удается насладиться плодами своего труда: они всегда достаются будущим поколениям. Тем не менее его страсти и интересы не пропадают даром; благодаря им он постоянно трудится на благо высшей силы и высшего интереса. «Можно назвать хитростью разума то, что он заставляет действовать для себя страсти, причем то, что осуществляется при их посредстве, терпит ущерб и вред». [401] Там же. Люди терпят неудачу и умирают, но идея торжествует и остается вечной.