Герберт Маркузе - Разум и революция [Гегель и становление социальной теории]

«Но проведение этого принципа в мирских делах являлось дальнейшей задачей, разрешение и выполнение которой потребовали тяжелой продолжительной культурной работы. Например, рабство не прекратилось непосредственно по принятии христианской религии, в государствах не сразу стала господствовать свобода; правительство и государственное устройство не сразу организовались разумно, не сразу начали основываться на принципе свободы. Это применение принципа свободы к мирским делам, это внедрение и проникновение принципа свободы в мирские отношения является длительным процессом, который составляет мировую историю».42

Немецкая Реформация знаменует первую успешную попытку внести принцип субъективности в изменчивые общественно-политические отношения. Она возложила на свободный субъект полную ответственность за его поступки и во имя христианской свободы и равенства людей бросила вызов традиционной системе авторитета и привилегий. «Так как теперь человек знает, что он полон божественного духа, то благодаря этому исчезают все отношения к чему-либо внешнему: теперь уже нет никакого различия между священниками и мирянами; не один класс исключительно обладает как содержанием истины, так и всеми духовными и земными богатствами церкви...». Глубочайшая субъективность человека «может и должна овладеть истиной, и эта субъективность есть субъективность всех людей».43

Гегелевская картина Реформации совершенно ошибочна, как и его описание последующего общественного развития, где идеи, коими современное об1 щество прославляло свое становление, он выдает за саму реальность этого общества. В результате этого Гегель пришел к гармоническому толкованию истории, согласно которому переход к новой исторической форме в то же время представляет собой движение к высшей исторической форме — абсурдное толкование, против которого свидетельствуют многочисленные жертвы угнетения и произвола, а также все напрасные страдания и лишения, имевшие место в истории. Такое истолкование тем более абсурдно, что в нем отрицается критический заряд диалектики и утверждается гармония между прогрессом мысли и движением истории.

Тем не менее Гегель не считает, что осуществление человека в истории представляет собой неуклонный прогресс. История человека является для него и историей человеческого отчуждения (Entfremdung).

«Дух хочет понять самого себя, но сам он скрывает от себя свое понятие, кичится и находит удовлетворение в этом отчуждении от самого себя».44 Институты, которые человек учреждает, и культура, которую он создает, приводят к формированию их собственных законов, и человеческая свобода вынуждена им подчиняться. Человека одолевает растущее богатство его экономического, социального и политического окружения, и он начинает забывать, что он сам, его свободное развитие есть конечная цель всего совершающегося; вместо этого он подчиняется их влиянию. Люди всегда стремятся к тому, чтобы увековечить сформировавшуюся культуру и, поступая таким образом, увековечивают свое собственное поражение. История человека — это история его отчуждения от его подлинного интереса и, кроме того, история реализации этого интереса. Сокрытие истинного человеческого интереса в мире общественном — одного из проявлений «хитрости разума» и один из тех «негативных элементов», без которых невозможно движение к высшим формам. Маркс был первым, кто объяснил происхождение и смысл этого отчуждения; Ге

гель лишь в общих чертах интуитивно уловил его значение и почти не продвинулся дальше.

Он умер в 1831 году. Предыдущий год стал годом первого революционного потрясения, обрушившегося на политическую систему Реставрации — ту самую систему, которая, как думал Гегель, означала реализацию разума в гражданском обществе. Государство заколебалось. Июльская революция во Франции свергла Бурбонов. Британскую политическую жизнь раздирали горячие споры, касавшиеся Билля о реформе, подготовившего почву для далеко идущих перемен в английской избирательной системе, перемен, способствовавших формированию сословия буржуазии и усилению роли парламента в ущерб королевской власти. Движения во Франции и Англии завершились простым приспособлением государства к господствующим властным отношениям, в результате чего процесс демократизации, продолжавший свое развитие в соответствующих политических формах, нигде не выходил за рамки социальной системы гражданского общества. Тем не менее Гегель прекрасно понимал, какой опасностью чреваты даже незначительные перемены, которые продолжали совершаться. Он знал, что как только динамика, присущая гражданскому обществу, одолеет сдерживающие механизмы государства, в любой момент могут высвободиться силы, которые потрясут всю систему.

Одним из самых последних сочинений Гегеля, опубликованных в год его смерти, была пространная статья, посвященная английскому Биллю о реформе. В ней он сурово критиковал этот законопроект и заявлял, что, утверждая парламент, противопоставляющий «абстрактные принципы» Французской революции конкретной иерархии государства, он ослабляет суверенитет монархии. Он предостерегает, что усиление роли парламента в конечном счете высвободит страшную силу «народа». В данной социальной ситуации реформа может внезапно обернуться революцией. Если билль возымеет успех, «может вспыхнуть борьба, тем более опасная, что в стране отсутствует высшая власть, способная занять промежуточную позицию между интересами носителей позитивных привилегий и требованиями сторонников реальной свободы, призвать их к умеренности и заставить прийти к соглашению, ибо монархический элемент не обладает здесь той силой, с помощью которой монархи других государств осуществили переход от прежнего, основанного только на позитивном праве, законодательства к законодательству, построенному на принципах реальной свободы, и осуществили они этот переход без каких-либо потрясений, насилия и грабежей. Третьей силой является народ, и оппозиция, сформированная на чуждой существующему составу парламента основе и ощущающая свою неспособность победить в парламенте партию, находящуюся у власти, могла бы уступить соблазну и обратиться за помощью к народу, что привело бы не к реформе, а к революции». [412] 43 Гегель Г В. Ф. Английский билль о реформе 1831 года // Политические произведения. М ., 1978. С . 413.

Рудольф Гейм, толковавший Гегеля в контексте немецкого либерализма, признавал, что данная статья проникнута не столько реакционной политической философией, сколько страхом и тревогой, ибо «Гегель не критиковал направленность и содержание Билля о реформе, а просто боялся реформы как таковой». [413] Наут Я Hegel und seine Zeit. Berlin, 1857. S. 456. Его вера в неколебимость Реставрации была серьезно потрясена. Реформа может быть добрым делом, но данное государство не может пойти на нее, не подвергая опасности систему власти, на которой оно покоится. В гегелевской статье, посвященной Биллю о реформе,