Олег Поль - Остров Достоверности

Мы помним то, чего мир не помнит. Не помнят ни историки, ни геологи, ни астрономы, ни даже оккультисты-ясновидцы. И все они согласно уверяют нас, что мы обманываемся, что мы неверно поняли Евангелие, что мы ушли в область беспочвенной фантазии. Но мы не можем, не смеем забыть. Мы даже согласны, что мы причастны фантазии, но не нашей, а той первичной фантазии, которой Премудрость Божья начертала образ идеального мира, не осуществленного по нашей вине. Да, мы согласимся, что есть у нас и мечты еще не осуществленные, но это не наши мечты, а божественные замыслы. И мы ждем дня, когда они осуществятся. Мы ждем преображения мира и, мысленно созерцая небесный град, говорим вместе с духовидцем: «Ей, гряди, Господи Иисусе».

1. Исследование окончено. Намерение, с коим оно было начато — учесть свои богатства знания, разделить свет и мрак, если нельзя рассеять мрак, по крайней мере указать ему определенное место в знании о сущем, чтобы найти путь ко вселенскому спасению — исполнено. Там, где размышление, опирающееся на наблюдения, не могло дать знания, найден путь действенного постижения предмета. Таким образом разграничено ведомое и неведомое. Осознаны скрытые аксиомы, на которые опирается мышление человека в области природы, нравственности, истории и религии. Тайны, непостижимые для философского размышления, указаны как предмет динамического постижения.

2. Я начал с обозрения вселенной, которая существует, ибо именно она подлежит спасению, и нужно прежде всего иметь достаточное знание о ней. Деятельность человеческая, направленная на познание природы, называется наукой. Я узнал, что наука, как только систематизирующая деятельность, не дает знания о мире. Она не дает даже подлинно общего, несмотря на свои склонности к обобщениям, за исключением схем. Истинно общее, которое и есть подлинное начало системности природы, открывается противоположным ходом мысли: углублением в каждое существо через внимание ему. Это углубление названо было поэтическим. Оно то в отличие от схематически-систематизирующего мышления открывает сущность всякого предмета. Оно открывает неповторимо личное, и оно же в глубине личного открывает общее — родовое, и наконец даже наиобщее: Бога, как Перво-Силу.

Поэтическое знание есть не отмена научного, а высшее совершенство его. Поэтическое знание не беднее, а богаче научного. Истинное знание о природе ценит систематизацию, но именно потому, что она облегчает интуитивное постижение частного. Таким образом, поэтическое знание о природе означает точное, ясное, систематическое и вместе с тем заостренно индивидуализированное знание, систему проникновений.

Я рассмотрел нынешнее состояние вселенной и увидал, что она слагается из множества живых существ, постигающих друг друга через интуитивное мышление и символическое представление. Я узнал, что их борьба друг с другом, их жажда могущества и есть источник страдания вселенной.

В строе вселенной перемешаны свет и мрак. Символика чувств может служить и проникновению в тайны существ, и вражде их. Достойное вечности бытие в ней смешано со случайным и недобрым.

Далее я стал исследовать задачу о том, как возможно бытие вселенной в одном только свете, в радости без страдания. Я поставил вопрос, как возможно блаженное бытие вселенной, или иначе — ее спасение. Сама природа не могла сказать об этом ничего, но ответ дали силы нравственности. В них я открыл аксиоматику вселенских норм бытия. Через этику я установил образ блаженного бытия вообще, а через эстетику нашел ряд конкретных примеров такого бытия. Постижение норм предметов и есть собственно философское знание. Это даже не столько знание, сколько дерзновение, ибо нормы эти не осуществлены в доступном научному знанию мире. Никакими методами систематизации поэтического проникновения в жизнь существующей вселенной они не могут быть открыты. В оправдание этих норм не может быть приведено никаких доказательств, кроме их художественной и моральной убедительности. К признанию возвещаемой мудростью идеи существа, т. е. нормы его, не может быть достаточного основания. Это — своеобразные аксиомы, и признание данной идеи нормой существа есть дерзновение мысли. Это — необходимое дерзновение, ибо о должном вообще не может быть знания, обоснованного через наблюдение существующего. (Это о 3-й утраченной части)

Узнав, как возможно блаженное бытие вселенной, отыскав образ спасенной вселенной, названной Царством Небесным, я стал искать моста между сущим и должным. Я начал искать, не найду ли во вселенной потока воли к спасению. Я стал искать вселенского хотения к Царству Небесному, чтобы присоединиться к Нему. Этот поток влекущий сущее к должному, есть потом подлинной истории. И я открыл историческое устремление. В центре его я увидел божественную личность Христа, в Котором соединены воля Бога о спасении вселенной и воля всей вселенной, выражаемой человеком в едином хотении спасения, не останавливающемся ни перед какими подвигами и жертвами. Учение о Христе и Церкви Его представляет собой ряд недоказуемых аксиом истории, истина коих свидетельствуется лишь глубочайшим упованием человека. Это упование не есть научное знание, не есть и философское дерзновение — это собственно неуклонное мистическое хотение. Это — хотение спасения вселенной во что бы то ни стало, хотя бы через величайшие страдания, хотя бы через победу над самыми мировыми законами. Историческое знание не столько знание, сколько собрание всех сил души, всего внимания на едином хотении к спасению. И это устремление я условился называть верою. Вера есть мистическое хотение. Знание о Христе и о Церкви есть ни что иное, как узнание во вселенной тех личностей, которые подобно нам хотят спасения вселенной. Выделение из всего существующего Церкви есть соединение в один организм всех, кто хочет спасения вселенной под главенством той Личности, в которой соединены божеское и человеческое хотение — под главенством Христа, истинного главы Церкви.

Получивши знание о спасении, которое совершается, увидав образ исторически целого — Церкви, я стал искать путей приобщиться к историческому свершению. Я начал искать способа включить себя и других в это победоносное воинство борющихся за спасение вселенной. История не могла дать в этом отношении ничего, кроме общего повеления, то есть хотеть того же, чего хочет Христос, довериться Его руководству, согласовывающему усилия всех, кто хочет спасения вселенной. Этого было недостаточно.

Я узнал, что сделал Бог для спасения вселенной, но мне нужно было еще знать, что должен делать каждый человек. Я узнал активность божественную в спасении вселенной, мне не хватало знания активности человеческой. История открыла, что Царство Божие недостижимо для нашего мина и что Бог Сам пришел в мир, чтобы через человека поднять мир к Себе; в этом и проявилась активность божественная. Но мне нужно было еще узнать, в чем должна сказаться активность человека, желающего спасения всех. Мне нужно было узнать, что должен делать каждый из нас, такой, каков он есть, в жизни, что он должен предпринять в том состоянии души и тела и в том месте, где он находится сейчас. Нужно было также узнать, чем может все общество человеческое способствовать спасению вселенной. Знание о том, что должен делать человек в этом скорбном мире для спасения этого мира есть знание религиозное. Взаимоотношения Бога и человека, поскольку Бог ищет человека, как пастырь ищет заблудшую овцу, обнимаются именем истории; но поскольку сам человек ищет Бога, они именуются религией. Религия имеет свои основоположения, невыводимые из природы, нравственности и истории. Религиозное знание образует внутренне завершенный круг. Путь проверки аксиом религиозной действенности только один — через самое действие. Религиозная действенность человека есть действенность аскетическая. В религии сам человек ищет Бога и находит Его на вне Его самого, не в приспособлении Его к пониманию существ, а в вечной обители Его — Царстве Небесном. В религии человек открывает Бога, когда Бог пребывает в молчании, как предмет созерцания, а не как властно и жертвенно действующий ради спасения вселенной Владыка истории. В религии и всю тварь человек постигает в ее вечном бытии, как играющую друг с другом, а не как жаждущую власти над другими. Это своеобразная действенность человека, которая не искажает предмета знания, а наоборот, открывает его в сокровенной его сущности, эта действенность, в которой весь человек превращается во внимание и созерцание, в которой он чутко вслушивается во внутреннюю тайну предмета, есть молчание, притом своеобразное аскетическое молчание. Это есть чистое созерцание бытия другого существа, без желания власти, без формулировки суждения. Вся аскетическая наука и искусство — только пособия к стяжанию аскетического молчания. Вся праведность в жизни, вся забота о том, чтобы везде думать о благе других и забывать о себе, есть ни что иное, как стремление созерцать чистое бытие других. Цель же всей этой деятельности есть радость о бытии другого или любовь. Ибо любовь требует созерцания бытия другого в вечности, т. е. аскетического молчания.