Олег Поль - Остров Достоверности

10. К архитектуре же я причисляю и все вещи, находящиеся в храме и составляющие одно целое с ним, поскольку они не являются символами определенных личностей, т. е. все, кроме фресок и икон, которые хотя и неотъемлемы от храма, однако принадлежат собственно искусству живописи. Таким образом, я отношу к архитектуре престол, жертвенник, священные сосуды, облачения священнослужителей, принадлежности освещения, кадила, книги и даже алфавит, коим писаны или печатаны книги и надписаны имена на иконах и фресках. Все это должно быть выдержанов одном стиле — в стиле ожидания Царства Божия и горения духовного к нему. Ведь священник, стоящий в своем облачении перед святым престолом, диакон перед царскими вратами сами входят в храм, как завершение его, архитектурно предполагаются им. Можно сказать, что стены их ожидают.

Среди одежд в храме особенно выделяются одежды иноков. Так как это люди, избравшие ангельский образ жизни, то их одежда являет предварение небесной одежды. Я указывал в третьей части на смысл одежды на иконах, указывал, что она означает материю, поднимаемую человеком. Самое прекрасное движение — то, которое оставляет гаснущий след, ибо он знаменует заинтересованность окружающей материи; таково движение корабля, движение птицы в облаках. Мантия, которую носят иноки, и являет как бы некий след движения. И естественно тело человека драпировать в мантию в этом мире, пока оно не преображено. Мантия не должна быть тяжела, иначе она не есть воздушный след. Идеальная же по софийной красоте одежда — голубая или фиолетовая мантия епископа. А чтобы подчеркнуть, что это — след епископа, на ней три бело-красных струи. Мантии на прочих монахах — черные, ибо это след их думы — покаянной печали о повергнутом человеком в падение мире.

11. Прежде, чем переходить к живописи, следует сказать, почему приходится исключить из рассмотрения искусство, промежуточное между архитектурой и живописью — скульптуру.

Скульптура не знает ни цветовой символики, ни глубинности пространства. Это — осязательное искусство, искусство нашего пространства. Замечательно, что скульптура существовала только у народов, находившихся на низких ступенях духовного развития, у более же совершенных она появлялась в периоды упадка и процветала именно в той мере, в какой духовная жизнь данного народа была помрачена погруженностью в вещественный мир.

12. Основные требования, какие аскетика может предъявлять к живописи, вытекают, во-первых, из назначения всякого искусства вообще, во-вторых, из свойств самого пространства, ибо живопись пользуется пространством.

1) Образ есть символ понятия. Живописные произведения должны возводить к постижению идей. Они должны быть символами, и только. Поэтому в них не должно быть намеков и далей, но ясные и определенные символы.

2) Размещение 6есть символ отношений. Поэтому художник должен внимательно обдумывать размещение фигур, чтобы выявить небесные отношения существ.

3) Движение есть символ стремления. Поэтому все движения должны быть определенны, весь облик должен иметь одно движение.

4) Цвет есть символ сущности. Поэтому цвета должны быть чисты и определенны, не должно быть темных теней и тумана.

5) Вся мощь пространственной символики собирается во взоре. Поэтому особое внимание следует уделить взору.

13. Этим условиям удовлетворяют древние иконы. В них чисты и ярки краски, нет ничего лишнего, нет далей. Каждая фигура в целом являет одну кривую линию, группы фигур дают сочетания таких линий, таких символов движений. В фигурах нет резких углов, и в платье и даже в прическе даны направления движения — иногда вихревое; отчетливо отделаны лики, выразительны взоры, являющиеся важнейшим моментом в иконе. Оттого-то на иконе невозможен профиль. Даже у зверей взоры имеют человеческое выражение. Даже деревья и травы имеют точные устремления движения, иногда не раскидисты. Благодаря обычаю писать вязью надписи не врываются в икону, а украшают ее. Горы, леса, реки, моря, облака напоминают действительные только цветом, по облику же суть символом универсалий этих предметов.

14. Чтобы икона действительно возводила к премирным умозрениям, необходимо, чтобы она была писана духовидцем, ибо чувственное созерцание произведения художника возводит к интеллектуальному созерцанию его настроения в момент творчества. Если же художник не духовидец, подобает ему за образец брать старых изографов, которые вели аскетическую жизнь и получили от Бога дар проникновенияв тайны Царства Божия.

15. Прежде, чем переходить к музыке, я должен сказать, почему выпускаю искусство, претендующее на соединение всебе искусства слова с живописью и музыкой, и даже архитектурой и чуть ли не с философией, а именно, театральное искусство. Это искусство не может быть совмещено с христианским настроением бедственности мира, происшедшей по вине человека. Оно по сущности своей есть игра, и даже называется этим именем, ибо говорят об игре актеров, но как игра оно прилично лишь детям. Нетрудно представить себе инока зодчего, иконописца, составителя песнопений, философа; но невозможно представить себе инока актера. Театр есть именно тот ложный синтез искусств, которым темная сила пытается подменить подлинный синтез искусств — храмовое богослужение. В то время, как в богослужении совершается великое богодействие человека, когда действует в священнослужителях сам Христос, в действиях театрального представления актеры становятся пустыми сосудами, предоставляющими себя автору, чтобы быть заполняемыми какими угодно пустыми и страстными образами личностей. В театре занавес опускается, когда там совершаются технические действия перемены декораций, которые недостойны того, чтобы мы на них смотрели по причине их незначительности; вхраме же царские врата закрываются, когда в алтаре совершается столь важное и страшное по своей мистической значительности, что мы недостойны смотреть, ибо сами ангелы взирают с трепетом.

Актер хорош, если он искусно выражает чувства, которых на самом деле не имеет; церковный же чтец достоин похвалы, когда искусно скрывает под спокойной плавной речью многообразие духовных переживаний.

Таковы различия храма и театра; и потому одинаковый внутренний протест вызывают как попытки превратить храм в театр, так и обратные попытки превратить театр в храм.

Театр есть замысел, на выполнение которого не хватает сил. Как будет доказано ниже, в Царстве Небесном жизнь твари должна стать игрой, но путь к этой жизни в блаженной игре невозможен помимо праведности. Желание, побуждающее к сценическому творчеству, есть желание выйти в иную жизнь, в жизнь, где даже страсти являются чистой игрой. Эта небесная игра наполняет духовную жизнь; но театр стремится к этой жизни без отказа, без подвига, без победы над страстями, хочет осуществить небесную жизнь в этом мире без победы над ним — и получает взамен обман.