Олег Поль - Остров Достоверности

И философ, и законодатель не раскрывают прямо в человеке высшие начала, как пытаются поступать, и часто удачно, богослов и религиозный проповедник нравственности, а вступают в соглашение с низшими. Научный философ начинает с признания права рассудка считать истинным только доказанное; Законодательство начинает с признания права воли руководиться в выборе поведения желанием телесного благополучия. Ибо прежде чем выставить против своекорыстного мотива устрашающий мотив, надо признать за волей право руководиться страхом телесного страдания и желанием телесного покоя.

Богослов и проповедник обогащают человека духовными дарами, которые он волен принять или отвергнуть. Богослов и проповедник предлагают человеку опереться на невидимый глазу, но несокрушимый камень веры, который, как только действительно обопрешься на него, дает динамическую достоверность. Но опереться на него вначале надо по свободному творческому прозрению. Потому богослов и проповедник — вестники свободы. Научный же философ и законодатель удерживают равновесие на лезвии меча, они признают власть необходимости. Богослов и проповедник открывают человеку дверь из падшего мира на небо, призывают помощь с неба в брани с врагами в падшем мире; научный философ и законодатель заключают перемирие с врагами, сговариваются об определенной дани им. Это перемирие может быть обращено на пользу, если своевременно подоспеют богослов и религиозный проповедник морали, открывание умозрение Царства Небесного и призывая дерзать против всей закономерности вещества, тем более против сил тьмы, ибо Христос победил смерть.

34. Сказанного не надо принимать в том смысле, что христианство проповедует мораль без мотивов и философию без доказательств. Христианство проповедует мораль и философию, возвышающихся над доказательствами. Христианство столь богато, что не гнушается рассудочным мышлением, но включает его, как подсобное средство или метод предварительного перемирия. Так, Сам Спаситель часто мотивировал свои советы и свои поступки, хотя, имея слово, облеченное божественной властью, не нуждается в том, чтобы объяснять свои дела и заповеди людям. Но не в этом Его главная сила. иные думают, что Христос принес людям только учение Свое: сказать это — все равно что утверждать, то Он принес только новые мотивы. Но Он принес неизмеримо больше — Он открыл умозрение Царства Божия. Христианская мораль — есть мораль аскетическая, она выше рассудочных соображений; христианская философия есть философия эстетическая, она пользуется рассуждениями лишь как вспомогательным средством.

35. По самой сущности своей христианству не свойственно давать математически определенных правил на все случаи жизни в этике и научных доказательств в мировоззрении или в своей философии. И не потому, что оно — аморально и алогично, а потому что оно сверхморально и сверхлогично. Руководство поведения в жизни для христианина — непогрешимое прозрение святости, а источник знания о мире — достоверное умозрение гениальности. Практический разум христианина — его философия повелевающая — святость; теоретический разум или философия наблюдающая — гениальность. Действие и знание христианина должны исходить из внутренних источников святости и гениальности. И только потому, что мы еще очень слабы и не в силах приобщиться ко Христову разуму, вселенской сокровищнице святости и гениальности, мы нуждаемся в моральных принципах и в научном обосновании веры.

Из сказанного ясно, что Антихрист по существу своему чужд гениальности со своей верой, исходящей из знания закономерности течения жизни вселенной, доказываемого знамениями и чудесами. И христианство, поскольку оно должно будетв чистоте противопоставить истину Христову Антихристовой лжи, поскольку оно не будет уже не сходить к слабости людей, утешая их чудесами, но будет обращаться к ним, как к совершеннолетним — оно предложит принимать истины свои гениальным прозрением, которое дает любовь.

1. Четвертая часть о вселенском спасении отличается тем, что охватывает предметы самого противоположного свойства. В ней идет речь о сущности Божества, далее — о любви, о метафизике пола, об искусстве, наконец, о строе общественной жизни до хозяйственных порядков включительно. Все это отнесено к области религии.

Такое соединение противоположных предметов, однако, вполне последовательно. Часть четвертая трактует о спасении, которое должно совершаться, или о религии, иначе говоря — об активности человека, направленной ко вселенскому спасению. В третьей части исследовано спасение, совершаемое Богом. Эта область божественной активности и есть собственно история. В истории мы наблюдаем борьбу человеческих страстей и руководство Божьев этой борьбе; и только последнее и есть собственно история. В истории исторична активность Промысла Божия, ибо без него история не имела бы направления, представляя собою бесцельное вращение колеса страстей.

Но именно потому, что история направляется Богом, в ней Он и не может быть постигнут. Я уже указал, что именно потому-то там и не открывается существо Бога. В действии Он принужден сообразоваться со способностями к познанию руководимых Им людей, являясь им настолько, насколько они могут вместить в себя свет Божий. Четвертая часть, исследующая усилия человека, и о Боге рассуждает не как о действующем, а как о постигаемом аскетической деятельностью человека. В философии истории исследовано, как Бог ищет заблудшую овцу, которая сама не проявляет достаточного стремления к Богу; в философии религии исследуется, как человек ищет неуловимого Бога, чутко прислушиваясь к малейшему Его проявлению. Потому-то и подобало именно в этой части коснуться последних откровений, какие Бог дал о Себе ищущему Его человеку, и очертить все направление деятельности человека на пути искания Бога.

2. Пройдя путь исследования того, что должен делать человек для спасения, следует взглянуть на ожидаемое достижение. Надлежит очертить завершение религиозной активности человека по достижении цели истории и религии. Нужно исследовать, как преобразится аскетическая активность человека в Царстве Небесном. Это будет заключением метафизики человеческого действия.

3. Бог, как Бог, открывается не в природе, и не в нравственности, и не в истории, а в религии, то есть навстречу исканиям тоскующего по Богу человека. Перед ученым метафизиком, ищущим Бога в природе, как и перед поэтом, всегда лежит опасность отождествления Бога с природой, что называют пантеизмом. Не менее опасно отожествить Его с моральным порядком, понимать Его только как источник нравственных норм. Наконец, возможно и отожествление Его с историей, с историческим становлением. Есть опасность мыслить становление сущностью Бога.