Джон Морлей - Вольтер

Иезуитизм же и его значение опирались на совершенно иные чувства; это были чувства чисто религиозного и в то же время чисто общественного характера: с одной стороны, потребность в хорошем и надежном руководстве для поведения, и с другой – стремление к такому единству во внешнем религиозном устройстве, которое не отвлекало бы людей от их жизненных дел. Воззрения сторонников милосердия сосредоточивают чувства на прямых и непосредственных отношениях людей к Верховному Бытию; иезуитизм – на их непосредственных отношениях к этому Бытию чрез отношения друг к другу и к церкви, за которой в некоторой мере было признано божественное значение. Поэтому иезуитизм в эпоху упадка принял форму нравственного разложения, и янсенисты стали преследовать все с большей и большей настойчивостью узко и слепо ими понимаемую чистоту веры. Парламент не прочь был оказать сопротивление епископу молинистов и его приверженцам, когда они отказали в погребении всем тем, кто умер, не получив письменного удостоверения о своем согласии с догматом знаменитой папской буллы Unigenitus, осудившей мнение янсенистов [244] Voltaire . Siècle de Louis X V, р. 36; Oeuvres, XXIX, p. 3. . Но это нисколько не мешало ему преследовать того врага, который в одинаковой степени презирал упомянутую буллу и Пять Положений, Молину и янсенистов, архиепископа Бьюмонта и Кеснеля. От природной проницательности Вольтера не мог укрыться тот факт, что класс общества, занимающийся профессиональным трудом, и буржуазия являются более зловредным и более нетерпимым врагом свободного мышления, чем остатки старого аристократического сословия; факт, который сохраняет свое значение, быть может, и для настоящего времени. «Вы правы, – писал он Д’Аламберу, объявляя себя врагом знати и ее льстецов – но знатные люди могут все-таки оказать иногда покровительство и защитить; они ненавидят «Подлость» и не обнаруживают намерения преследовать философов; а что касается до ваших парижских педантов, с их купленными должностями и достоинствами, что касается ваших нахальных буржуа, полуфанатичных, полутупоумных, то они ничего не способны сделать, кроме зла» [245] Corr.; Oeuvres, LXXV, p. 145. . Он не знал еще, что пора оставить в покое чиновничество и аристократию и обратить все свое внимание на то сословие, где голос реформатора никогда не оставался гласом вопиющего в пустыне. Сказанное Вольтером до сих пор оправдывается также и по отношению к тем юристам, воззрения которых на необходимые улучшения не выходят за пределы внешнего порядка, соприкасающегося с их профессией. Парижский парламент был ревностным союзником придворных ханжей в деле издания в 1757 году громовых эдиктов против Энциклопедии и против всего того, что так или иначе содействовало ее составлению и распространению. В 1762 году – в год издания «Эмиля» («Emile») и «Общественного договора» («Contrat Social») – влияние могущественных покровителей Руссо не могло помешать появлению декрета об его аресте. Не было недостатка и в более жестоких мерах.

В 1762 году Морелль [246] Андре Морелль (André Morellet, 1727–1819), французский энциклопедист. издал «Руководство для инквизиторов», сборник самых жестоких и самых возмутительных процессов инквизиционного судилища, извлеченных из Directorium Inquisitorium Эймерика, великого инквизитора четырнадцатого столетия. Эти хладнокровно совершаемые святым судилищем злодеяния, вынесенные на свет восемнадцатого столетия, произвели глубокое впечатление в быстро разраставшейся среде приверженцев терпимости и человеколюбия. Вольтер был сильно возмущен появлением на свет всех этих ужасов; он ошибочно считал их умершими навсегда. Он говорил, что все это произвело на него такое же впечатление, как окровавленное тело Цезаря на римлян [247] Corr.; Oeuvres, LXVII, p. 166. . Но вскоре Вольтер убедился, что он заблуждался, когда готов был обвинять в необычайной жестокости одну только духовную власть. Мальзерб [248] Кретьен Гийом де Ламуаньон де Мальзерб (Chrétien de Malesherbes, 1721–1794), министр Людовика XVI, казнен. , дав Морелле позволение напечатать «Руководство», удивил своего друга, сказав, что он напрасно считает этот сборник сборником необычайных фактов и неслыханных еще миром процессов: на деле судебное следствие и судебное производство Эймерика существенно ничем не отличаются от современного им уголовного судопроизводства Франции [249]. Эти слова весьма скоро нашли фактическое подтверждение.

Фанатики, приведенные в ярость ударом, поразившим иезуитов, воспользовались этим забытым и ужасным судопроизводством против своих врагов, еретиков. Протестантский пастор Рошет был повешен за выполнение своих пасторских обязанностей в Лангедоке. Звук набата возвестил католикам об аресте Рошета. Трое протестантских юношей, боясь, чтобы смятение не окончилось резней, явились с оружием; за этот проступок они были обвинены в восстании и погибли на плахе [250]. С мучительной ясностью пришлось убедиться в том, как велико было заблуждение, что будто бы одно только духовенство отличается особенной, зверской жестокостью. Тогда, как и обыкновенно, духовенство находилось на том же уровне нравственного развития, как и громадное большинство мирян, было погружено вообще в тот же мрак невежества, какой царил и в обществе. Если обыкновенное уголовное судопроизводство представляло точную копию судебной процедуры великого инквизитора, Эймерика, то точно так же и изуверство светских трибуналов с полной точностью отражало в себе изуверства духовной касты. Протестант Калас был подвергнут колесованию (1762) потому только, что его сына нашли мертвым и кто-то, не задумываясь, сказал, что это убийство совершил отец, чтобы помешать сыну перейти в католицизм. В действительности во всем деле не было решительно никаких улик, ни прямых, ни косвенных, которые свидетельствовали бы о виновности несчастного отца; напротив того, можно было привести множество фактов, подрывавших вполне такое невероятное предположение. Тем не менее даже вдова и дети Каласа были подвергнуты пытке; и только случайно им удалось бежать и найти приют в Женеве у Вольтера. В том же году и тот же самый трибунал-парламент Тулузы сделал все, зависящее от него, чтобы еще раз показать пример подобной же зверской жестокости в деле Сирвена. Сирвен был протестант, поэтому на совершенно законном основании у него отняли дочь и заперли ее в монастырь, чтобы наставить ее там в лучшей, истинной вере. Но она убежала из монастыря и была найдена мертвой на дне колодца. Сирвена также обвинили в убийстве своей дочери, и он спасся от колесования только благодаря своевременному бегству. Жена его погибла среди севеннских снегов, а он присоединился к несчастному семейству Каласа и нашел пристанище и покровительство также у великодушного Вольтера.