Джон Морлей - Вольтер

Относясь беспристрастно, необходимо допустить в Вольтере, как руководителе в этой достопамятной и решительной борьбе, один весьма существенный недостаток. Увлекаясь с энтузиазмом всем благородным и возвышенным, великодушным и человечным, он оставался глухим к тому особенному, святому чувству, той душе и той жизни, которые кроются в словах Христа и Св. Павла, а в них-то и заключается непонятная тайна долгой власти мистического суеверия, прикрывшаяся этими словами над столь многими возвышенными натурами. Вот эта-то неосязаемая сущность, которая окружает нас таинственной и утонченной атмосферой невидимого, изменяет расстояния и отношения, дает новое направление нашим взглядам и желаниям, гасит пламя беспорядочных страстей в потоке истинно божественных стремлений, и была сокрыта от взоров Вольтера. «Восхищаться произведениями Вольтера, – вскричал человек, глубоко ненавидевший его, – это признак испорченного сердца. Будьте вполне уверены, что тот, кто увлекается его произведением, не пользуется любовью Бога» [264] De Maistre J. Op. cit. .

Приговор слишком жесток, но он справедлив в том отношении, что Вольтер действительно не сказал ни одного слова, которое возбуждало бы душу и наполняло ее чуткой отзывчивостью, смутным восторгом и глубокой внутренней гармонией, и не сумел оценить сказанного в этом отношении другими. Де Местр и другие подобное настроение называют любовью к Богу; нам кажется, что вернее было бы называть его святостью; слово это обнимает собой всевозможное разнообразие форм и проявлений указанного душевного движения и заключает в себе наиболее глубокий смысл из всех слов, не нуждающихся в определении.

Разум Вольтера был оскорблен некоторыми притязаниями древних писателей и деятелей, прославляемых ими, и возвышенная черта Библии оставалась для него, к несчастью, всегда чуждой. Его слух не обладал способностью воспринимать тонкие вибрации речи, исходящей из глубины души.

Не это, однако, было причиной ненависти и презрения Вольтера к религиозным формам, господствовавшим во Франции в его время. Католицизм, на который он нападал столь же мало, как и само вольтерьянство, был проникнут духом святости, наполняющим собой слова и деяния двух основателей религии – великого учителя и великого апостола. Чем полнее человек проникается этим духом, тем большим желанием горит он уничтожить ту «подлость» в области веры и общественной деятельности, которая отравила самый родник чистого источника святости, распространила заразу вдоль его берегов и засорила его устье бездушием и развратом.

Итак, существенные недостатки в критике Вольтера зависели, главным образом, от неправильных исторических представлений и от неспособности его понять истинное значение католических преданий и их первооснов. Период между политеизмом и современным ему состоянием был в его глазах и в глазах всех его последователей лишь голой пустыней, как для протестанта время между апостолами и Лютером представляется в виде бесконечной ночи, наполненной какими-то смутными призраками. Он видит только обезумевший народ, который хитрое духовенство ведет в цепях; он слышит лишь бесконечное повторение вздорных вымышленных легенд; он знает только догмы, погрузившие человеческий разум в беспросветную тьму. Говорят о кротком милосердии христианства, но там, куда ему указывают, он видит только кровавое пламя костра инквизиции; говорят о тихой радости, доставляемой христианской верой, но он слышит лишь вопли: вопиют тысячи, сотни тысяч тех несчастных, которых правоверные католики пытали, душили, вешали, жгли, колесовали! Он видит лишь густой туман, точно испарения, подымающийся от невинной крови, пролитой повсюду католиками во славу своей веры, – крови евреев, мавров, индийцев, крови всех бесчисленных жертв, последователей той или другой еретической секты на востоке и западе Европы! Он видит только позорные следы темного невежества и слышит только речи докторов богословия, предлагающих несчастным людям, алчущим духовной пищи, грязные подонки теологического суеверия!

Такая жестокая и ослепленная ненависть Вольтера объясняется отчасти тем, что католицизм в том виде, как он существовал в XVIII веке, покровительствовал всему, что было самого худшего, и подавлял все, что было самого лучшего в первых фазисах его развитая. Нельзя требовать, чтобы человек, находясь в полной власти дряхлого тирана, сохранил должное беспристрастие к добрым делам и благим обещаниям в его юности. Отчасти объяснения следует искать и в том, что Вольтер при оценке католицизма имел в виду его непомерные притязания. Он серьезно относился к сверхъестественным правам, предъявляемым католицизмом, совершенно пораженный полным отсутствием всякой пропорциональности и сообразности между предъявляемыми требованиями и действительными заслугами, он терпел хладнокровие и должный контроль над ходом своего мышления. Его не смущали б притязания католической церкви, если бы он подошел к оценке ее деятельности с исторической точки зрения.

Вольтер ввиду условий своего времени был слишком сильно занят вопросом о генезисе католицизма, чтобы иметь возможность свободно и беспристрастно исследовать, какую пользу принес он человечеству. Но, быть может, Вольтер заслуживает скорее похвалы, чем порицания за то, что он не стал рассматривать этот вопрос с исторической точки зрения, так как предварительно следовало решить, можно ли вообще допустить подобную точку зрения при изучении религиозных движений Европы. Пока Вольтер и другие не положили конец сверхъестественным притязаниям католицизма, до тех пор ни один мыслитель не имел возможности исследовать значение этой религии с указанной точки зрения, так как нельзя было сделать второй шаг, пока не был сделан первый. В этой области мысли не могут, конечно, удовлетворить ни одного серьезного исследователя простые гипотезы. Если же, напротив, сверхъестественные права католицизма имеют солидное основание, то приложение исторического метода к исследованию этой религии есть или пустая забава, или же вредная и преступная ересь. Всякий, серьезно изучающий философию истории, должен пойти по одному из этих направлений. Вольтер, со своей стороны, разрешил этот вопрос вполне определенно и пришел по достаточным или недостаточным основаниям к выводам, которые имели громадное значение в деле развития человеческого ума, подготовив почву для выработки и всеобщего признания философии истории, чем та, какой придерживался он сам. Если же Вольтер и не заметил общего вывода, непосредственно вытекающего из всей его деятельности, то подобную участь разделяет с ним большая часть тех людей, на долю которых выпадает ниспровержение старых систем и расчищение почвы для построения новых последующими поколениями.