Джон Морлей - Вольтер

Нам могут возразить, что подобного рода аргументация, в сущности, ни к чему не приводит, что она не может подорвать католицизма, так как истинность его свидетельствуется не этими внешними фактами, а внутренним сознанием человека, его сердцем, его высшими душевными потребностями. Однако обращение к внутреннему сознанию во времена Вольтера не имело еще места и к нему прибегли уже после того, как Вольтер нанес поражение указанной аргументации защитников католицизма.

Разрушительная критика Вольтера, в сущности, имела тот же характер, как и критика английских деистов, что он всегда охотно допускал и сам. Правда, она далеко не отличалась той же серьезностью и тем же честным стремлением к раскрытию истины, но едва ли при этом надо прибавлять, что никто из английских деистов – даже сам Болингброк – не выказал такой ловкости, находчивости и изящества в приемах, как Вольтер. Мы уже видели, что он направлял свои удары преимущественно на факты, более всего противоречащие всеобщим чувствам вероятности и очевидности, которые постепенно развиваются в людях путем опыта. «Я всегда рассуждаю по-человечески, – говорил он шутливо, – я всегда ставлю себя на место того человека, который, никогда не слыша ни о евреях, ни о католиках, в первый раз принимается читать их книги и поневоле принужден полагаться на свой беспомощный разум, пока не будет озарен свыше» [267].

Кроме обращения к непосредственным суждениям здравого смысла, сравнительное изучение мифов также доставляло Вольтеру и его сторонникам аргументы в пользу их дела. Из соответствия или тождества различных мифов и обычаев у разных народов делали тот вывод, что все эти обычаи и мифы во всех случаях одинаково искусственно созданы и навязаны народу ловкими обманщиками, эксплуатирующими людскую доверчивость.

Любопытно, что сравнительная мифология нашего времени, все более и более развивающаяся благодаря новым открытиям, имея в виду ту же цель, какую преследовал и Вольтер, объясняет это соответствие и тождество мифов прямо противоположным образом. Вольтер настаивал на том, что так как мифы сходны между собой в тех или других основных чертах, то все они одинаково ложны, поддельны и нелепы. Современные же мыслители, напротив, утверждают, что ввиду их сходства они одинаково естественны, одинаково свободны от малейшего обмана со стороны духовенства или народа и в одинаковой степени верно отражают в себе те стадии умственного развития, на которых они зародились или были усвоены. Как новая, так и старая теория происхождения мифов в равной степени подрывают веру в объективную реальность сверхъестественных деятелей, фигурирующих в них, но разница между влиянием той и другой теории на беспристрастие и широту исторического понимания неизмеримо громадная.

Впрочем, мы не встречаем никакого указания, чтобы Вольтер действительно ясно сознавал всю важность правильного понимания умственного развития первобытных народов.

Начало точного изучения умственного состояния первобытной культуры было сделано в его время де Броссом, который придумал и самый термин фетишизм. Современные нам авторитеты признали де Бросса сильным и оригинальным мыслителем в сфере вопросов, касающихся периода младенческого состояния цивилизации [268]. Но Вольтер относился к теориям этого трудолюбивого исследователя с таким же невежественным презрением и пренебрежением, с каким теологические враги геологии имели привычку в былое время относиться к людям, собиравшим разные породы камней и тщательно сохранявшим образцы ископаемого царства [269] Corr., 1770; Oeuvres, LXXV, p. 522, 526 etc. Эта деятельная злоба помешала де Броссу занять место в академии. .

Любопытно, что Вольтер благодаря своему невниманию и пренебрежительному отношению к вопросам этого рода остался при той теории о характере и развитии цивилизации, которую теологическая школа до сих пор выставляет против научных изысканий этнологов. Вопрос в том, как относиться к первым людям: были ли они дикарями или до известной степени культурными существами? Другими словами: можно ли смотреть на цивилизацию как на определенное единообразное движение вперед, начиная от стадии развития мало чем отличающейся от состояния диких зверей, или же, наоборот, может быть дикое состояние представляет лишь определенную форму вырождения высшей цивилизации? Теория прогрессивного развития в общем была, конечно, характерной особенностью мыслителей XVIII века; она именно вызвала горячие нападки на них со стороны де Местра, самого даровитого и искреннего защитника теории вырождения. Но Вольтер, увлеченный горячим стремлением подорвать доверие к своим противникам-теологам и возвысить значение естественной религии, сам незаметно пришел к тому же в сущности положению, которое выставляли противники, а именно: будто первые люди имели ясную и возвышенную идею о верховном существе и обладали врожденным чувством справедливости и милосердия; но вот явились жрецы и обманщики и, побуждаемые низким честолюбием, наложили на людей ярмо разных систем, извративших душу и сердце и превративших чистую и простую веру в софистические хитросплетения.

Идея эта, по его мнению, вырабатывалась процессом естественной логики из созерцания поразительных и противоположных явлений природы: обилия и крайнего неурожая плодов, ясной и бурной погоды и вообще благодетельных и пагубных явлений. Люди видели все это и не могли не сознавать присутствия творческой силы [270] Dict. Phil. s. v. Dieu; Oeuvres. . Во всяком обществе находились выдающиеся личности, одни из которых помощью собственного разума убеждались в том, что треугольники с равным основанием и равной высотой – равны; другие, занимавшиеся хлебопашеством и скотоводством, замечали, что солнце и месяц ежедневно всходят и заходят почти на одних и тех же местах горизонта; точно таким же образом третьи путем рассуждения о том, что ни человек, ни животные, ни звезды не могли сами создать себя, убеждались в существовании Верховного Существа; находились, наконец, и такие, которые, поражаясь несправедливостями, причиняемыми людьми друг другу, приходили к тому заключению, что если есть в мире существо, создавшее звезды, землю и людей, то это существо должно награждать добрых и наказывать злых. Идея эта, замечает Вольтер, так естественна и так полезна, что была принята людьми с полной готовностью [271] Voltaire. Dieu et les Hommes, ch. III; Oeuvres, XLV, p. 270. . Этот чистый и простой монотеизм, не требующий никакого более оправдания, так как он заключает его в самом себе, подвергся в течение времени различным извращениям, к каковым, по его мнению, относится и политеизм. Вольтер не думал, что монотеизм представляет более позднюю сравнительно с политеизмом ступень развития теологического мышления. Он, конечно, не мог отрицать, что греки и римляне, о которых он знал так мало, а говорил так много, имели множество богов, но он проводил различие между единым Верховным Существом и прочими божествами, и утверждал, что в их летописях нет ни одного факта, ни одного слова, которые бы противоречили многим местам исторических документов и памятникам, свидетельствующим о существовании у римлян и греков понятия о едином верховном господствующем над всеми остальными божестве [272].