Роджер Скрутон - Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых [litres]

Мы уже видели, как эта битва разыгрывалась на германоязычных землях после Первой мировой войны. «Буржуазная» концепция реальности была отвергнута как «ложное сознание», «фетишизм» и «овеществление», а революция предлагалась как своего рода интеллектуальное очищение, в результате которого пролетарское сознание должно было сменить засилье идеологии, а вещи – наконец предстать такими, какими являются на самом деле. Битва охватила и территорию Италии, где она приняла форму противостояния между коммунизмом и фашизмом и где главным оружием вместо непроницаемого новояза, достигшего апогея у Делёза, стала социология здравого смысла Антонио Грамши. Именно в его социологическом подходе берут начало рассуждения о культуре британских и американских новых левых, и его влияние, вероятно, столь же велико сегодня, как и в Италии до войны.

«Грамши был выдающимся философом, возможно, гением, вероятно, самым оригинальным коммунистическим мыслителем XXI столетия в Восточной Европе» (Эрик Хобсбаум). «Кроме великих деятелей Октябрьской революции, в истории рабочего движения нет такой фигуры, чьи личность и деятельность вызывали бы больший интерес, чем пробуждает Грамши» (Норберто Боббио). «Кто в действительности пытался следовать разработкам Маркса и Энгельса? Мне приходит на ум только Грамши» (Луи Альтюссер). Такие славословия от видных представителей интеллектуального истеблишмента – лишь малая толика почестей, которые не так давно воздавались Грамши. Мы были свидетелями открытия в Риме Института Антонио Грамши, публикации буквально всех неизданных при жизни работ и включения его в тысячи университетских программ как политического теоретика, революционера, культурного критика и философа. Конечно, причиной тому послужило не несколько научных статей, а широкие симпатии, своего рода голод по моральному и интеллектуальному наставничеству, который избрал Грамши своим объектом, мертвой хваткой вцепился в него в последние десятилетия XX в. и только сейчас начал понемногу ослабевать.

Арестованный фашистским правительством в 1926 г. Грамши написал свои наиболее важные тексты, пока находился в тюрьме, и умер в заключении в 1937 г., будучи перемещен к этому времени в государственную больницу. Для романтического поколения беби-бумеров он стал великолепным символом их связи с прошлым: истощенный болезнью интеллектуал, жертва фашизма, посвятившая жизнь интеллектуальной борьбе с ним. Грамши был образцовым революционным героем, которому не давали говорить при жизни, но которого мы услышали впоследствии, когда он воспарил, как чистый дух, благодаря оставленным им трудам.

Идея революционного героя не нова. Она повлияла на итальянское Рисорджименто и культ Гарибальди. Эта тема периодически всплывала в русской литературе XIX в. и вдохновила Вагнера на написание «Кольца нибелунга». Но для марксистов в ней всегда заключалась одна проблема. В самом деле, один из наиболее интересных парадоксов марксизма состоит в том, что он совмещает в себе теорию истории, отрицающую эффективность лидерства в революционной борьбе, с практикой, которая полностью полагается на лидеров. Более того, объединиться и закрепить власть марксистам удавалось только за счет культа революционного героя. Этот парадокс – так называемая проблема «роли личности в истории», как определил ее Энгельс, – один из тех вопросов, которыми занимается в своих теоретических работах сам Грамши. Но вряд ли он представлял себе, что однажды целое поколение студентов научат смотреть на него с тем же исключающим критику преклонением, что и на Троцкого, Мао, Кастро и Че Гевару: как на вождя, учителя и героя мирового революционного движения.

Любая критическая работа для левых мыслителей требует такой же атмосферы «борьбы», как и в 1968 г., поскольку это порождает необходимое для дела чувство солидарности. Еще нужен вождь, герой или мученик за дело революции. Чтобы подходить на эту роль, одной твердости недостаточно. Необходимо быть интеллектуалом, а труды этого человека должны иметь не только практическое, но и теоретическое значение. Поэтому вожди современных левых движений должны описываться в соответствующих терминах: миф о «мозге Ленина» – всего лишь один из примеров подобных жизнеописаний, в результате которых второразрядные мыслители (такие как Ленин) предстают олицетворением мудрости и проницательности, их слова – наполненными пророческим смыслом, а дела – отмеченными печатью всеведения.

Результаты этого заметны в двух областях. В области политической практики левое движение оказалось способно представляться спасением. Благодаря ему подлинные идеи и знание вступают в мир заблуждений и порока, где простые смертные как-то пытались до сих пор вести свои дела. Истина персонифицируется в личности лидера, вступившего в смертельную схватку с заблуждениями. Однако этот процесс наиболее ярко проявляется в сфере культуры, поскольку она очень уязвима для всякого рода исступления, напоминая массовый театр, который содержится на общественные деньги и в котором сцену может захватить любой. По этой причине именно благодаря университетам, художественным училищам, театрам и книгам новые левые достигли максимального непосредственного влияния в 1970-х годах.

Еще более впечатляющим случаем, чем культ Ленина, является пример Мао, который ввиду своей титанической мощи и военного гения никогда не подошел бы на роль вождя: если бы только нельзя было поверить в его теоретическую непогрешимость, в которой выразились выдающиеся интеллектуальные способности. Поэтому целое поколение учащихся побуждали к изучению работ по философии и политической теории, которые для тех, кто не обременен безграничным почтением к этой личности, предстают невероятно наивными и содержащими грубейшие ошибки. Есть и другие примеры: Хо Ши Мин, Че Гевара и Сталин. Но для тех, кто получал образование в 1960-е годы, нет случая более очевидного, чем культ Грамши, который сделал для 60-х годов XX в. то же, что Ленин и Сталин – для 30-х и 40-х, а именно убедил своих последователей в том, что революционная практика и теоретическая правота – это одно и то же, что учение равносильно мудрости, а мудрость – праву на власть.

Эта идея была определена Эриком Фёгелином как корень гностицизма [Voegelin, 1968], одной из первых христианских ересей, из которой вытекают все последующие. И отчасти это объясняет эмоциональный отклик, полученный той разновидностью левых взглядов, которой придерживался Грамши, в католических странах, особенно в Италии. И не только среди «интеллигенции», уже сложившейся в итальянском обществе. Церковь в значительной мере поощряла убеждение, согласно которому лидерство в любой сфере является результатом образования. Грамши воспринял его, направив в секулярное русло. С честностью, которая вызвала бы удивление у более ортодоксального марксиста, в своих работах он много говорит о роли интеллектуалов, прямо утверждая не только то, что они являются подлинными деятелями революции, но и то, что они обязаны легитимностью своих взглядов «правильности» последних [Gramsci, 1971, p. 425 ff.]. Следовательно, я как критически настроенный интеллектуал имею право руководить вами – обычными, заблуждающимися людьми.