Роджер Скрутон - Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых [litres]

Эти вопросы вызвали к жизни теорию «гегемонии» Грамши [105] Основой этой теории являются тюремные сочинения, а излагается она в «Современном государе» и других текстах. По языку Грамши совершенно ясно, что он всегда имеет в виду знаменитое предисловие из работы «К критике политической экономии», где Маркс в афористической форме излагает свою теорию истории. . По его утверждению, общественный порядок может пережить кризис из-за сложной природы классового доминирования. При капитализме класс буржуазии господствует не только потому, что контролирует средства производства, но также потому, что устанавливает «гегемонию» через гражданское общество и государство, отводя себе государственные посты и ключевые должности в институтах гражданского общества. Религия, образование, коммуникации – поистине все гражданское общество подпадает под контроль буржуазии.

Итог гегемонии двоякий. Во-первых, она позволяет классу осуществлять (намеренно или нет) консолидированную политическую волю и тем самым контролировать протекание экономического кризиса и обеспечивать выживание того социального порядка, из которого черпает силы. Во-вторых, благодаря гегемонии в руках господствующего класса сосредоточиваются инструменты образования и индоктринации, чтобы вселять веру в ее легитимность. По такому же принципу действует духовенство, когда представляет все обычаи и институты так, будто они установлены божественной властью и потому неизменны. За счет такого двойного воздействия правящий класс может пытаться преодолеть давление, которое оказывает экономический базис. Так что последний, в свою очередь, подвергается ответному влиянию со стороны институциональной и культурной надстройки. Иначе говоря, марксистская теория истории, которая объясняет историческое развитие как результат изменений экономической инфраструктуры, неверна. Историческое развитие в такой же мере является результатом политической воли (на чем всегда настаивали наши «буржуазные» историки), как и продуктом «материальных» процессов.

Грамши не формулирует все именно так: он пишет о «диалектических» отношениях между надстройкой и базисом [106] См. также обсуждение в книге: [Femia, 1981, ch. 3]. , используя марксистский жаргон для того, чтобы высказать то, во что глубоко верят его оппоненты, а именно что история не занимает ничьей стороны. Тем не менее опровержение Грамши марксистского детерминизма фундаментально важно для его собственной «философии практики». Оно позволяет ему сделать то, чего не может классический марксизм, – реабилитировать политическую сферу. Политика становится действующим принципом изменений. Она может противостоять давлению экономики и ограничивать или преодолевать его.

Следовательно, коммунистическая политика возможна не только как революционное движение снизу, но и как постепенное вытеснение правящей гегемонии: долгий путь через институты [107] Выражение принадлежит Руди Дучке, немецкому левому социологу и одному из лидеров движения 1968 г. в Германии. – Примеч. пер. , как этот процесс был охарактеризован впоследствии. Таким образом, надстройка будет постепенно изменяться, пока новый общественный порядок, возникновения которого не допускала прежняя гегемония, не сможет появиться, повинуясь своему собственному импульсу. Этот процесс, называемый «пассивной революцией», может быть осуществлен только соединением двух сил. Первая идет сверху, от коммунистических интеллектуалов, постепенно ликвидирующих гегемонию буржуазии. А вторая направлена снизу, со стороны «масс», несущих с собой зерна нового общественного устройства, которые прорастают благодаря труду.

Революционные преобразования случаются только тогда, когда эти силы образуют гармонию в «историческом блоке». Роль партии состоит в том, чтобы создавать эту гармонию, объединяя интеллектуалов и массы в единую дисциплинированную силу. Партия – это «современный государь», единственный проводник реальных политических изменений. Она может преобразовать общество только потому, что включает в единое коллективное действие все разрозненные действия интеллигенции и сочетает правильное мышление с грубой силой. Поэтому партия постепенно должна заменить все организации, которые играют какую-то роль в гегемонии политического влияния.

Грамши полагал, что подобная систематическая инфильтрация должна ускорить упразднение государства. Коммунистические интеллектуалы и массы, как он верил, связывает друг с другом инстинктивная симпатия. Поэтому, когда они объединят свои силы, отпадет потребность в принуждении со стороны государства. На его месте возникнет новая, консенсусная форма правления [108] См., например, письмо к Тане (2 мая 1932 г.) в: [Gramsci, 1989, p. 234–235; Грамши, 1991, с. 29]. . Как и многие другие левые интеллектуалы, Грамши не анализирует это идеальное правительство («управление вещами», как определил его Энгельс). Следовательно, его доводы бессильны убедить оппонента, скептически настроенного именно по поводу результатов коммунизма, а не методов его достижения.

Таким образом, Грамши нечего сказать реалисту, который вопрошает: как же в этом обществе будущего будут улаживаться и разрешаться конфликты? Коммунистов, как и фашистов, отличает переходящее все границы неприятие оппозиции. Цель политики – не сосуществование с оппозицией, а ее уничтожение, чтобы достичь состояния, при котором оппозиции больше не существует («исторического блока»). Вопрос наличия оппозиции, конечно, самый важный в политике. Конфликты между индивидами ведут через создание свободных ассоциаций к межгрупповым конфликтам, столкновениям и образованию фракций, которые неминуемо заявляют о своих претензиях на власть. Как обходиться с такой конкуренцией? В частности, как Коммунистическая партия должна реагировать на противодействие ее правлению? Ленин предрекал, что никакой оппозиции не будет. В известной степени предсказание сбылось, когда оппозиция исчезла. Или для чего еще нужен был ЧК?

Этот вопрос имеет решающее значение для «марксистского гуманизма», который, как и сам Грамши, стремится к политике, сообразной человеческой природе. Грамши предполагает, что массы объединятся под началом интеллектуалов. В то же время он знает о многих миллионах (которые почему-то не должны считаться «массами») оказавших фашизму такую обширную поддержку, которую коммунизм редко, если вообще когда-либо получал. На самом деле историческая реальность фашизма подрывает коммунистическую мечту – идеал общества, в котором нет конфликтов и оппозиции не потому, что первые разрешены, а требования второй удовлетворены, а потому, что устранены сами «условия» для возникновения противоречий. Марксисты предполагают, что эти условия являются социальными, изменчивыми, зависящими от «антагонистических производственных отношений». Но если условия конфликта кроются, как это, очевидно, и есть, в человеческой природе, то надеяться на их устранение – значит лелеять бесчеловечную надежду и от нее перейти к бесчеловечным действиям.