Роджер Скрутон - Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых [litres]

Актуальность Грамши для нас обусловлена его решительной попыткой перенести революционную деятельность с улиц и из фабрик в сферу высокой культуры. Он переработал левую программу так, чтобы ее целью стала культурная революция, которая могла бы осуществляться без насилия. Она разворачивалась бы в университетах, театрах, лекториях и школах, где интеллектуалы нашли бы наиболее восприимчивую аудиторию. Работа революции отныне должна была включать нападение на старый учебный план и те произведения искусства и литературы, а также критику, которые имели к нему отношение. Ей предстояло стать интеллектуальной подрывной деятельностью, разоблачением сетей властных отношений, структур доминирования, которые зашифрованы в высокой культуре нашей цивилизации, чтобы дать волю прежде заглушаемым голосам. Такой отныне должна была быть новая программа гуманитарных наук.

Этот план ускорил изменения, которые начались в британских высших учебных заведениях. Бирмингемский центр современных культурных исследований, основанный в 1964 г. Ричардом Хоггартом, стал штаб-квартирой грамшианского движения, целью которого было переписывание образовательной программы таким образом, чтобы голоса подавляемых, запрещенных и маргинализированных авторов наконец были услышаны. Пожалуй, самым важным представителем этого движения, оказавшим значительное влияние на преподавание литературы в школах и университетах по всей Великобритании, был валлийский писатель и критик Реймонд Уильямс (1921–1988). Стоит обратить особое внимание на его работы, поскольку на примере Уильямса очень хорошо прослеживается решающий момент перехода от левых послевоенных лет к новым левым 1960–1970-х годов.

Хотя в самом начале Второй мировой войны, будучи студентом Кембриджского университета, он вступил в Коммунистическую партию и называл себя «культурным материалистом», Уильямс, как и Грамши, был слишком привязан к национальному опыту и культуре, чтобы принять интернационалистский футуризм партии. Он автоматически вышел из нее, начав службу в армии (тогда это запрещалось партией из-за советско-германского договора о ненападении), где дослужился до звания капитана гвардейской бронетанковой дивизии, а затем вернулся в Кембридж в 1945 г., чтобы возобновить учебу. Уильямс сделал блестящую карьеру в Кембридже, поддерживая постоянную связь с Образовательной ассоциацией рабочих и с культурными учреждениями, тесно связанными с лейбористским движением. Он окончил свой путь как валлийский националист и член Партии Уэльса ( Plaid Cymru ). На протяжении всей карьеры главным источником вдохновения для него был именно исторический опыт общин валлийского рабочего класса, которые он знал еще ребенком.

Британский социализм – и особенно социализм общин валлийских горняков – пронизан осознанием прошлого и памятью о совместно пережитых невзгодах. Настроения британского социалиста таковы, что любые политические действия, все социальные идеи приобретают смысл только в связи с предшествующими им. И чем крепче они укоренены в историческом опыте сообщества, тем больше могут рассчитывать на поддержку. Мы являемся продуктом национальной истории. И в той мере, в какой мы находим в прошлом следы духа, ныне движущего нами, в той же мере верно направление, в котором мы идем. И в той же мере нас воодушевляет общность с братьями и сестрами, которые уже ушли.

Это умонастроение прослеживается во всех работах Реймонда Уильямса. Но оно приведено в соответствие с программой культурной революции Грамши и исследованиями классового конфликта, которые мы находим у Хобсбаума, Томпсона, Самуэля и Хилла. Как социалиста Уильямса постоянно преследовали голоса предков, говорящие со страниц «Видения о Петре Пахаре» [112] Аллегорическая поэма Уильяма Ленгленда. См.: Ленгленд У. 1941. Видение Уилльяма о Петре Пахаре. М.-Л.: Изд-во АН СССР. – Примеч. пер. и «Всякого человека» [113] Английская пьеса XVI в. – Примеч. пер. . Эти слова слышатся в речах радикальных протестантов и теологов-вольнодумцев и доносятся из золотого века парламента, когда свободные, позволявшие себе инакомыслие представители английского народа, казалось бы, упразднили ограничения, налагаемые наследственной властью.

Этот последний чрезвычайный период в нашей истории был основным предметом интереса британских левых. К нему постоянно возвращаются историки и критически настроенные культурологи рабочего движения. Наиболее острая ностальгия и самое романтическое переживание утраты связаны у них с Междуцарствием [114] Междуцарствие (1649–1660) – период английской истории после казни короля Карла I до реставрации монархии. В это время, с мая 1649 г., Англия была республикой. – Примеч. пер. и событиями, которые к нему привели. Без политизированного описания этого периода таких историков, как Тоуни и Кристофер Хилл, британский социализм был бы гораздо менее самостоятельным и фактически не таким привлекательным явлением нашей национальной культуры. В сознании тех, кто группировался вокруг Образовательной ассоциации рабочих и Бирмингемского центра современных культурных исследований, твердо закрепилась идея о том, что британский социализм оправдан историей и является не чем иным, как последним выражением права свободнорожденного англичанина на свою землю и культуру.

Обсуждая Сартра и Фуко (см. гл. 4), я попытался показать важное место иконографии во французском левом мышлении, по большей части занятого детальным изображением «буржуазного» врага. Британский социализм также иконографичен, но его усилия направлены на создание портрета друга. Последний выступает в обличье идеализированного Джона Гемпдена у Тоуни, героического сектанта у Кристофера Хилла, промышленного «рабочего класса» в работах Томпсона, Хоггарта и Уильямса. Естественно, есть что-то располагающее в этом взгляде, обращенном в первую очередь на поиск друзей, а не врагов и наделившем наши левые движения местным колоритом. Британский социализм столь же далек от интернационализма Маркса (который, в свою очередь, был следствием раздробленности Германии), как и британский консерватизм. Это движение консерваторы встречают на знакомой территории, поскольку оно тоже воодушевлено любовью к дому и общему пространству. И все это заключается в ключевом понятии «культура».

По этой причине влияние классического марксизма на британское левое мышление не могло быть более чем второстепенным. Значительно большее воздействие оказала уникальная традиция социальной и литературной критики, которая справедливо претендует на то, чтобы считаться одним из важнейших интеллектуальных достижений английского духа. Было бы неправильно думать, что эта традиция имеет естественный уклон в сторону социализма. Она начиналась с консервативной мысли Бёрка, Кольриджа и Вордсворта и продемонстрировала – в произведениях Карлейля и Арнольда – антиэгалитарную тенденцию, которая сохранилась до настоящего времени. Крупнейшего представителя послевоенного периода, Ф.Р. Ливиса, считали своим и социалисты, и консерваторы. И мы обнаруживаем, что произведения мыслителей левого толка, вроде Рёскина и Морриса, прерафаэлитов, Коббета, Шоу и фабианцев соседствуют с меланхолическими рассуждениями таких защитников высокой культуры. То, что социалистические и консервативные представители этой критической традиции сходились в основном акценте и духовной тенденции и оказывали друг на друга влияние, является еще одним свидетельством укорененности английского социализма.