Реймон Арон - Опиум интеллектуалов

Япония чувствует себя связанной с теми, кто отделил ее от союзничества с Америкой, и чуждой тем, кто сближает ее с оппозицией двум блокам. Этот феномен проявляется в этих странах совершенно по-разному, но глубинное сходство не менее поразительно. Франция боится присоединиться к Германии, даже наполовину уменьшенной, и чувствует себя врагом России, даже коммунистической. Японию не принимает ни одна из антикоммунистических стран Азии, ни Южная Корея и Филиппины, полностью подчиненные Соединенным Штатам, ее не воспринимают независимые и нейтральные Индонезия или Бирма, придерживающиеся левых взглядов. И даже имея Китай в качестве врага, Япония чувствует весь абсурд «бамбукового занавеса» между двумя великими цивилизациями Азии. Единственным аспектом настоящей политики будет сопротивление Советскому Союзу, поддерживаемое и оправдываемое национальными чувствами.

Экономическая ситуация Японии имеет несколько общих характеристик с Францией: население четырех островов превысило оптимальную возможность так же, как и благосостояние. Шестьдесят миллионов жителей могут кормиться с собственной земли, а импортировать только промышленное сырье. Страна с населением в девяносто миллионов должна выбирать между дорогостоящими инвестициями для увеличения урожая и импортом пятой части потребляемого риса. Франция имеет намного меньше населения и снижение благосостояния, несмотря на повышение рождаемости. В Японии доход на душу населения и уровень жизни намного ниже, чем во Франции (профессор Токийского университета в 1953 году получал 25–30 тысяч йен в месяц, что по обменному курсу в три или четыре раза меньше, чем зарабатывал его коллега во Франции).

Принимая во внимание разницу между Европой и Азией, условия Японии вполне сравнимы с положением Франции в Европе. И здесь и там интеллектуалы не получают вознаграждения, достойного их требований. И здесь и там цеха существующих заводов и фабрик представляют собой скорее кустарные, чем промышленные, предприятия. Оппозиционеры обвиняют владельцев монополий (скорее в Японии, чем во Франции), забывая, что пыль карликовых предприятий является иногда более вредной для производительности, чем концентрация экономической мощи в нескольких руках.

В Японии еще меньше, чем во Франции, известен настоящий капитализм протестантского типа, со свободной конкуренцией, с комплектованием наиболее способного персонала по критериям успешности. Государство приняло значительное участие в индустриализации, доверив или передав его известным корпорациям. Управление передавалось коммунальным службам, но было монополизировано «феодалами». Марксистское разоблачение капиталистов, баронов современной эпохи, в этих странах легко нашло своих сторонников. И хотя японское общество нельзя назвать застойным, экономика страны динамично развивается, но существующие обстоятельства создали там диспропорцию между тем, чего интеллектуалы ждут от нации, и тем, что нация может им предложить. То же самое наблюдается и в современной Франции.

Японская культура представляет высокую художественную ценность. Интеллектуалы пользуются демократическим жаргоном и искренне считают себя приверженными одновременно и либеральным и социалистическим идеям. Может быть, в глубине души они выше всего ставят искусство жизни и красоту. Но на словах видят успехи американского капитализма, эмоционально ненавидя развязность американского стиля и вульгарность массовой культуры. Традиционные ценности принадлежали аристократической морали, сравнимой с моралью эпических поэм средневековой Европы: чувство долга, верность по отношению к вышестоящему лицу, подчиненность страстей морали. Наиболее распространенными темами литературных произведений были столкновения между различными видами долга или между любовью и долгом. Повседневная жизнь упорядочена строгими правилами, подавляющими стихийность и подчиняющими каждого требованиям общественного порядка. Захватчик подкупает простых людей своей непринужденностью и кажущимся равенством в человеческих отношениях, но задевает чувства более утонченных людей. Японская озабоченность придавать каждому мгновению, каждому цветку, каждому кушанью незаменимую красоту противопоставляется американским заботам об эффективности страны. Ощущение, что American way of life (американский образ жизни ) с его Readers Digests , развлечениями для всех, шумной рекламой виновен в агрессии против высокой культуры, также довольно распространено среди интеллектуалов как Японии, так и Франции (хотя японцы выражают его менее определенно, чем французы). В обоих случаях заимствования у американских институтов искажают образец: токийские комиксы превышают толщину комиксов из Детройта. В то же время никто не решается ссылаться на культурный аргумент, который сделал бы из него реакционера. Предпочитают все зло приписывать «капитализму».

Здесь, может быть, и есть самая главная причина схожести интеллектуалов Японии и Франции. И те и другие придерживаются системы прогрессистского мышления, они разоблачают феодалов, мечтают о капиталовложениях, об уровне жизни, о рационализации. На самом деле они ненавидят американизм не из-за Маккарти или капиталистов, но потому, что ощущают себя униженными американским могуществом, они чувствуют, что их культурным ценностям угрожают массы, которым они в соответствии с их идеологией должны желать прогресса.

Отсюда также приходит понимание глубокой разницы между положением японской и французской интеллигенции . Франции не менее, чем Соединенным Штатам, присущи национальные науки, промышленность, банки и кредиты, структуры современной экономики. Вероятно, различие между двумя формами промышленного общества, французской и американской, является более глубоким, чем между двумя европейскими государственными структурами – Франции и Германии или Франции и Великобритании. Ни автомобильные заводы, ни представительные институты, ни рабочие профсоюзы, ни организация труда не указывают на разрыв с национальными традициями. И нет необходимости признавать метафизику, согласно которой каждая культура представляла бы собой целостность, присущую единственной судьбе, чтобы узнать, что ничто во вчерашней Японии не предвещало появления парламента, фотоаппаратов или предвестия революции 1789 года.

Интеллектуалы Токио, тоскующие по Монпарнасу и Сен-Жермен-де-Пре, могут развивать ту же саму политико-экономическую идеологию, что и французская интеллигенция . Там эти учения распространяются в совершенно другой среде, они принадлежат западной цивилизации, которая подтачивает здание исторической Японии.